Сергей Тютюнник - Месть индейца Джо

Прапорщик Витька Титенко служил в госпитале. Представлялся он начальству всегда скороговоркой: «Прапорщик Титэнко – пишется через «енко»!» Но за глаза его называли иначе. И не Титенко, и не Витька, а вывели среднее арифметическое – «Титька».

Витька был злой на весь свет. Во-первых, жена ему дико изменяла, и об этом говорилось уже в третьем письме, которое он получил от матери. Во-вторых, Наташка, посудомойщица из столовки отказалась крутить с ним любовь даже после его обещания жениться на ней. В-третьих, вчера у него сломался кондиционер, и теперь что «за бортом», что в комнате было плюс 45 по Цельсию. И наконец, прапорщики из соседней комнаты упорно не приглашали его на преферанс.

Из-за стены доносились голоса, звон посуды, слышалась «торговля» за прикуп.

Часа два назад Витька ходил к Федоровне в реанимацию. Федоровне было всего 34 года, но она была вся такая, что ее называли не Света, и даже не Светлана, а Федоровна. Витька сказал ей, что «все бабы – сволочи», что у него полоса невезения, как в песне Высоцкого, только чиря «в неудобном месте» не хватает. Признался, что написал рапорт с просьбой о переводе в пехотный полк, потому что здесь (в госпитале) житья ему нет. А в полку его ждет капитан Егоров. В его роте старшина заболел жутким тифом.

– Помнишь, Федоровна, мы его к самолету везли? Худой, как мумия. Видно, не жилец… Короче, у Егорова вакансия…

Федоровна выслушала молча и открыла шкафчик, чтоб достать ему заначку – пятьдесят граммов спирта.

– Здесь че? Тоска, – продолжал Витька. – А в полку романтика, боевые рейды…

– Разбавлять будешь? – прервала Федоровна.

Витька кивнул.

– Здесь только с тобой, Федоровна, и можно поговорить. Все какие-то слишком умные… Люди в белых халатах… А ты, мол, Титэнко, – хозвзвод: «подай-принеси», – вздохнул прапорщик и выпил.

Скривился, вытер слезы и продолжил:

– «Мы все в белом, а ты, Титэнко, – черная кость»… Слышь, Федоровна?.. Наташка из столовки и та за человека не считает… Ты в курсе?

Витьке после спирта на душе легче не стало, а даже наоборот.

Он вернулся в барак и постучал к соседям-преферансистам. Голоса затихли. Дверь открыл Марат с перепуганным лицом. Увидев Витьку, он скорчил недовольную мину и процедил:

– Ну чево?..

– Ничево… Что смотришь? Я не милицинер… – Слово «милиционер» у Витьки не совсем получилось. «О» куда-то затерялось, и получился «милицинер».

Витька протиснулся в комнату мимо нарочно не двигавшегося с места Марата («Ну, чтоб, значит, дорогу не дать», – понял Витька) и сел на кровать. Марат выдержал в дверях паузу, дожидаясь реакции партнеров по игре. Те молчали. Слышно было, как тасуют карты. Марат сел с глубочайшим вздохом. Витька напрягся, скрипнув матрацем кровати.

Стали сдавать, бросая карты на перевернутую вверх дном зеленую миску. Витька знал, что под миской закусь. В комнате было полутемно. Узкое окошко (на треть занятое кондиционером) прикрыто было фольгой, в которую положено заворачивать трупы, чтобы они быстро не разлагались на солнце.

Миска стояла на табуретке. «А бутылка, наверное, за шкафом», – высчитывал Витька.

В комнате было прохладно. Шелестел кондиционер.

– А у меня кондицинер (опять «О» куда-то вылетело) вчера сдох, – пожаловался Витька на свою судьбу. Однако все молчали, подчеркнуто внимательно изучая свои карты.

– Мизер, – сказал Марат и потянулся к столу за сигаретой.

– Жара щас в комнате… одуренная, – тянул Витька.

Марат поднял прикуп и бросил свои карты на миску.

– Не записывается: чистый. – Он звонко хлопнул в ладоши, потом скользнул взглядом по Витьке и вздохнул. Можно было выпить за мизер, но при Витьке не выпьешь – делиться не хотелось.

– Какой козел такие «кондеры» выпускает?.. Еще знак качества стоит… – бухтел Витька.

Марат не выдержал:

– Слушай, ты, козел, чеши отсюда. Титька-жених!..

У Витьки было такое чувство, будто его двинули по морде здоровенной боксерской перчаткой. Вся голова воспламенилась. Он взлетел с кровати и растерянно посмотрел на молчаливых преферансистов.

– Давай, давай, «многоженец»!.. – Черные глаза Марата лезвиями полосовали налившееся краской Витькино лицо. Витька хлопнул дверью и, задыхаясь, вбежал в свою раскаленную, как домна, комнату. Стена завибрировала от хохота.

«Ах ты гад! – понял Витька. – Вот с кем Наташка по ночам романы крутит! Сам, гад, женат… От гад».

Витька вытащил из-под кровати чемодан. «Я, между прочим, развожусь. И в боевом полку служить буду», – бубнил он себе под нос, зажимая в одной руке ребристый «лимон» оборонительной гранаты Ф-1. Разворошив китайские авторучки, он нашел запал и вставил его в гнездо корпуса.

Дверь преферансистов Витька рванул с силой. Те удивленно на него посмотрели. Витькины глаза горели прожекторами. Одну руку он держал за спиной.

– Смертельный номер! – торжественно-злорадно крикнул Витька. – Сальто мортале! Месть индейца Джо! – Тут он вытянул вперед руку с гранатой, быстро выдернул предохранительную чеку, пантерой подскочил к табуретке, поднял зеленую миску и положил гранату прямо в банку с консервированным плавленым сыром. Миска со звоном накрыла этот натюрморт. Никто даже не дернулся. Витька выскочил в коридор и захлопнул за собой дверь, прижавшись к ней всем телом.

В дверь не ломились. Ровно за две секунды все трое преферансистов одновременно вынесли окно вместе с рамой, кондиционером и фольгой.

Витька открыл дверь в пустую комнату, достал из-под миски гранату и выглянул в образовавшийся на месте окна пролом. Преферансисты лежали на земле лицом вниз, прикрыв головы порезанными стеклом руками. В руках веером торчали карты.

– Ребята! – крикнул Витька. – Не надо писять кругами. Гранатка учебная! – И он, высунув в окно руку, стал подбрасывать на ладони тяжелый корпус «эфки»…

Били его в этой же комнате. Втроем. Марат старался. Витька уползал под кровать, но его вытягивали и били снова. Пока соседи сбежались разнимать драку, Витька даже успел на пару секунд потерять сознание. Федоровна тоже прибежала. Она отвела Витьку в его жаркую комнату и уложила на кровать.

– Дура я, что спирт тебе дала.

Витька уткнулся лицом ей в руку и плакал взахлеб. Со слюной и соплями.