Ольга Яблочкина - В другой стране

А Чонсу наоборот совсем не желал возвращаться домой, в место, где каждая вещь напоминала о прошедшем этапе его жизни. Холодные капли стекали по его лицу, одежде, срывались с рук, безучастно опущенных вниз. Он был зол на себя за такое прощание, за такое серьезное отношение к ничего не значащим обещаниям, за отсутствие радости за друга, решившего продолжить обучение в другой стране. Он был зол на него. А вот за что… С какой стороны ни посмотри, он был прав, и пора была забывать детские мечты и начинать взрослую жизнь. «Эгоист…» – еле слышно обратился к самому себе Чонсу, звучно чихнув и открыв дверь своего дома.

Следующим утром Чонсу сполна расплатился за свою вольную прогулку под холодным дождем. Нос не выполнял свою основную функцию, вынуждая лишь чихать, горло было похоже на наждачную бумагу, а все тело горело, возвещая о повышенной температуре. Сделав слабую попытку встать, Чонсу потерпел страшное поражение, так и оставшись на целый день в постели. От слов, произнесенных вчера, от чувств, вчера испытанных, становилось только хуже, и после полудня Чонсу захотелось вовсе провалиться сквозь землю и все воспоминания о себе заодно унести. Примерно в это время на его телефон пришло короткое сообщение от непосредственного виновника его жалкого состояния, не позволявшего ему закончить свою подготовку к вступительным экзаменам в университет.

«Как настроение? Отошел от вчерашнего?». Раньше Чонсу не замечал за своим другом телепатических способностей, но в этот раз усомнился в своей осведомленности. Спросил, будто в воду глядел.

«Болею», – коротко ответил Чонсу, на все заданные и предстоящие быть заданными вопросы. Ответа на это сообщение не последовало, и Чонсу уже почти уснул под действием тех чудодейственных таблеток, которые отыскала его мама где-то на верхней полке в углу кладовки, как вдруг перед его слипающимися глазами появился тот человек, которого Чонсу вовсе не желал видеть ближайшие сорок восемь часов, по причине того, что очень трепетно относился к обещаниям, вовсе не терпя их пренебрежения.

– О… – сочувственно протянул Минкё. – Что, вчера слишком холодно было? Нагулялся под дождем?

Он присел на краешек кровати рядом с Чонсу, разглядывая его комнату, в которой был уже не раз и не два, но всегда находил что-то новое для себя. Вот и в этот раз оказалось, что он никогда не замечал снежный шар, не большой и не маленький, средних размеров, стоящий на верхней полке высокого шкафа.

– Тебе не… – Чонсу закашлялся, сделав неутешительный вывод о том, что на сегодня о разговорах ему придется забыть. Вышло лишь прошептать: – …не следует быть так близко около меня, а то заразишься.

– Э нет, это мне не грозит, – рассмеялся Минкё. – Я ведь закаленный, закаленнее некуда.

Чонсу горько усмехнулся. Вдруг он подумал, что все, что он сказал или хотел сказать вчера – все это пустое, и перед ним был его лучший друг детства, ни меньше и ни больше, и он ничем не был ему обязан. Что там какие-то давние обещания? И говорил он с ним как всегда, чуть насмешливо, чуть расслабленно и отвлеченно, время от времени спрашивая о его самочувствии. Об отъезде, пока еще далеком, никто из них не упоминал.

– А все-таки, – вдруг прервал свой рассказ о недавно прочитанной книге Минкё, – что на тебя вчера нашло?

Глаза его смотрели так пристально и внимательно, будто он пытался найти ответ, прочитав мысли Чонсу.

– Ничего, – прошептал тот охрипшим голосом.

– Точно?

– Абсолютно ничего, – повторил Чонсу, стараясь забыть все это непрошенное огорчение и необъяснимое ощущение того, будто его покинули и оставили совсем одного. – Только… ладно, забудь, не стоит вспоминать.

– Ну хорошо… И вот, этот главный герой открывает страшную, просто ужасную тайну, из-за чего его начинают преследовать… – продолжил он свой рассказ.

Так Чонсу и заснул под спокойный, низкий и теплый голос своего лучшего друга, послужившего лучшим снотворным и лучшим лекарством в отличие от всяких непривлекательных на вид пилюль. Минкё некоторое время еще рассказывал в сонную пустоту, прекрасно зная, что друг уже давно не слышит его – тихое дыхание выдавало его неспособность сопротивляться сну. Он всегда любил рассказывать что-то, что прочитал или увидел недавно, а еще ему хотелось, чтобы Чонсу спал как можно лучше, чтобы быстрее выздороветь, ведь экзамен у друга, как он знал, был уже через несколько дней. Но долго задерживаться тоже не имело смысла, и вкратце договорив то, что он хотел сказать, Минкё как можно тише, почти неслышно прикрыл за собой дверь. А солнце светило ярко и настойчиво в этот день словно в насмешку над несчастным, находившимся на втором этаже небольшого дома на Чхонан-ро*.

*Чхонан-ро – улица в районе Со, Кванчжу.

Так прошел день и еще два, и солнце вставало и заходило, каждый раз заглядывая в окно на втором этаже. Несмотря на заключение доктора, которого все же пришлось пригласить домой, Чонсу продолжал болеть долго и изнурительно, слишком медленно идя на поправку. Тот своенравный дождь забрал все силы и теперь заставлял расплачиваться. Забирало все силы и то, что редко когда Чонсу удавалось хорошо выспаться, потому что оставшись один он тут же начинал невольно вспоминать то, что надумал себе и испытал в действительности. Может быть, это и забылось бы через пару дней, но виновник такого душевного состояния не давал этого сделать. Минкё навещал друга почти каждый день, и если один раз он забежал, по его уверениям, на пять минут, то в следующий получалось на все четыреста двадцать пять. Но, как бы то ни было, с помощью горьких лекарств, а может, того жутко смешного фильма, который Минкё принес на днях, Чонсу все же выздоровел, успешно пропустив первый вступительный экзамен в Национальный Университет Чхоннам.

– Да не переживай, – сказал при этой новости Минкё, хлопнув друга по плечу, – сдашь остальные, потом досдашь этот свой экзамен и все будет ОК!

– Пересдавать вступительные экзамены нельзя, – покачал головой Чонсу, нисколько не заразившись отличным настроением друга.

– Вот и еще лучше, – не сдавался тот. – Я никогда бы не смог представить тебя в роли юриста.

Ответом послужил только полузлобный-полуобиженный взгляд, который был сродни лазерному лучу. Тем не менее, Минкё оставался невозмутим. За многие годы общения с Чонсу у него выработался стопроцентный иммунитет к таким вот взглядам, а в дополнение ко всему ему предстояло еще несколько месяцев относительного безделья, если можно было так выразиться, ведь лететь в Америку нужно было лишь в августе, и это создавало только дополнительные баллы к положительному расположению духа.

Его друг же… Не все люди добиваются своих целей без помех, и в этот раз длинный неутешительный перст судьбы указал именно на Чонсу. Хотя он возражал насчет советов сдать оставшиеся экзамены, все же волей-неволей в конечном счете последовал им. Как и ожидалось, усилия оказались бесполезными во всем своем объеме. Целлофановый пакет, в котором был ёт, сладкая тянучка, которая намертво приклеивалась к зубам, если ее положить в рот, обязательно перед вступительными экзаменами, приклеивалась так же, как будущий студент должен был приклеиться к институту, как настоятельно советовала суеверная бабушка, так и остался лежать на столе. Несколько дней после окончательного осознания этого Чонсу казалось, что мир прекратил свое существование, а если это и не так, то должен сделать это в ближайшем будущем. Несмотря на эти хмурые мысли одного недовольного представителя тех несчастных, чьи надежды не сбылись и в скором времени сбываться не намерены, мир продолжал существовать нерушимо, и солнце вставало и заходило согласно давно заведенному порядку. К тому же Минкё всегда отличался непревзойденным умением подбадривать своих друзей, а в отношении Чонсу такое умение часто было весьма кстати, так уж вышло. А тут еще и Кёнхи, девушка, с которой Чонсу встречался некоторое время не так давно, позвонила на днях.