Илга Понорницкая - Такие нежности

— Жили как в пионерском лагере, представь…

— Это в палатке, что ли?

— Да нет же, в доме… — мама теряется. — Но все равно… Знаешь, точь-в-точь, как в пионерском лагере. Ну, это, атмосфера…как в пионерском лагере была, такая же. Разве что пастой друг друга не мазали…

— А ты, что ли, была когда-то в пионерском лагере?

— Нет, не была. Но я слышала — там по ночам мажут друг друга зубной пастой…

— Так вы что, мазали друг друга зубной пастой?

— Нет… Я же говорю тебе: жили как в пионерском лагере, разве что пастой друг друга не мазали…

Это мама пытается рассказать дяде Игорю, как жили они с отцом когда-то раньше — давно, давно… Охота же ей все ему объяснять! Вот Мишка бы не стал, даже если бы его просили… Он вообще мало с ним говорит, с дядей Игорем. Тому что ни скажи — он не поймет, и будет задавать глупые вопросы — мамке только и знай на них придумывать ответы, — а Дашка еще все время перебивает, не дает ничего толком объяснить:

— Мама, ну, мам! Там, где мы жили, у нас был котенок?

Дашка хочет котенка, мама не разрешает — какой там котенок! Мама и слышать о нем не может, о котенке-то. Люди заводят кошек, когда им больше не за кем убирать, и не за кем подтирать лужи и миски мыть, а всего этого им очень хочется. Мало ли у кого какие странности! И еще им охота тратить деньги на какой-то там особенный кошачий корм, а это и вообще было бы глупо…

— При нашей-то бедности… — начинает мама тянуть подхваченную где-то фразу, и не закончит ее, запнется, остановится — забыла, что ли? А Мишка тут как тут. Он помнит — дальше там — «такие нежности». И он подсказывает маме:

— Такие нежности!

А мама, как услышит его, сразу смеется.

— Скоро у тебя будет кое-кто получше котенка, — обещает она Дашке.

А та и верит. Получше — значит, получше! Конечно, хорошо бы знать, кто это будет. И когда. Но разве у мамки спросишь? Она только смеется. А Даше, в общем-то, и все равно, кого ей принесут. Главное, будет кто-нибудь пушистый, причем твой собственный. Только твой, чтобы самой наливать ему в блюдце молока и спать с собой укладывать. Дашка не сразу стала хотеть котенка. Сначала она просила слоника — ну, только совсем маленького, — или коалу, или уж мартышку. Но Мишка ей точно сказал: мартышек и слонят на свете не бывает. Тем более каких-то там коал. Они все только в книжках или в кино. Вроде как Терминатор или Кощей Бессмертный. Или как путеводный клубок, который сам тебя ведет, куда тебе нужно. Мама говорит, им бы сейчас такой клубок.

Но клубки тоже — выдумка. Их нет. Зато кошки бывают. С этим уж не поспоришь.

Кошек во дворе сколько угодно. Черные, серые, белые, рыжие, пестрые. Трехцветные тоже есть — как говорят, приносящие в дом счастье. Кошки побольше, кошки поменьше. Полный двор кошек. Вот Дашка и стала мечтать о котенке. И мама, вроде бы, и обещает ей. Жди, Дашка, жди!

Мишка смотрит на мамин тугой живот — мячик, обтянутый пестрым платьем. Он помнит, у нее уже был точно такой же мяч, и ступала она так же медленно, тяжело, и в слезы ее бросало. А то вдруг, наоборот, начинала хохотать — он не понимал, почему. В общем, глядишь и не знаешь, чего от нее ждать.

Когда там внутри была Дашка, мама запросто могла дать Мишке подзатыльник. Хотя обычно она добрая и не дерется. Всего-то ему доставалось два или три раза. Он не забудет, как однажды она привязалась к нему: где колготки? Он ясно говорит ей: «Нету их», а она все-таки отыскала эти колготки, смятые, за плитой. Это он их туда нарочно засунул, чтоб мама не догадалась, что он на прогулке в детском саду в лужу залез.

Как-то она уже давала ему по одному месту, когда он пришел в мокрых ботинках, а теперь могло выйти и еще хуже. Грязь за плитой успела засохнуть и склеить колготки в твердый комок, и мама с этим комком стала подступать к Мишке:

— За шиворот засуну!

Спасибо, отец выручил:

— А давайте все станем индейцами! О, сын мой, Сопливый Нос! Слышишь меня? Большое Пузо выходит на тропу войны!

Мама уселась на стул и стала смеяться, забыв, что собиралась Мишке наподдать.

— Как в пионерском лагере… Восемь лет прожили. И все — как в пионерском лагере… Ну, знаешь, неформальная семья…

— Так вы и не расписанные были?

— Ну почему? Расписанные…

Восемь лет прожили, так она говорит. И рассказывать про них можно вообще сто лет. Про каждый день в подробностях — про этот, и про следующий тоже, и еще потом про все другие дни. А можно сразу перепрыгнуть к тому дню, когда однажды вечером за папой зашли соседи, приятели, дядя Саша и дядя Костя. В руках у них были настоящие взрослые ружья. Мишка даже не знал, что взрослые ружья бывают. Детские продаются в магазине игрушек. А взрослые — они только в фильмах про войну. Но дальше оказалось еще интересней. Папа сказал маме:

— Придется мне тоже пойти.

А Мишке сказал:

— Не ходи за мной.

Вышел из комнаты и вскоре вернулся тоже с настоящим ружьем. Выходит, ружье было у них дома! Где, интересно, он прятал его?

Конечно, Мишка потянулся к ружью. А мама щелкнула его по носу, притянула к себе. Папа ушел, и больше они уже никогда его не видели.

Прошло еще время, и настал день, когда они долго ехали в грузовой машине, прямо в кузове. Мама, Дашка и он, и еще несколько его друзей, тоже с мамами. Были там и соседские мальчишки, Вася и Коля. Дети дяди Саши и дяди Кости.

Мишка сперва обрадовался, но в кузове сильно трясло, и быстро стало неинтересно. Многих детей рвало, и маму тоже рвало, и все перевешивались через борта машины, чтобы освободиться от того, что поднималось к горлу там изнутри. Все время хотелось пить, но почти вся вода быстро выливалась из тебя за борт. Машина продолжала идти вперед, и вокруг не было уже ни домов, ни деревьев.

Потом, мама говорит, они еще летели в самолете. Но этого Мишка уже не помнит, и получалось обидно: как будто самолетов вовсе нет. Есть только те, что в небе, высоко. Их даже почти не видно, а видно только след, который они там оставляют, в небе.

Дашка тоже не помнит, как они летели в самолете. Но с Дашки — что взять. Она и отца, наверное, не помнит. А Мишка помнит, только не знает, где он, мама просто сказала:

— Нету его, и не спрашивай!

А один раз, когда он все же снова решил спросить, она сказала каким-то чужим, певучим тихим голосом:

— Твой папа смотрит на тебя с небес.

— Что, мама? — растерялся Мишка. — Откуда смотрит?

Но мама почему-то рассердилась на него.

— Не спрашивай у меня! — крикнула она уже своим, настоящим голосом. — Я тебе говорю — не спрашивай ничего! А то вот сейчас как получишь!

И тут же бросилась на диван и стала плакать. Такой-то Мишка видел ее много раз. Так что он знал — это надолго. Теперь, когда отца уже нет — кто сможет сделать, чтобы маме вдруг стало смешно? Что, дядя Игорь? Да с ним-то мама вообще не смеется. А только плачет и спрашивает: