Илга Понорницкая - Внутри что-то есть

Море людей, море снега, море разложенной на снегу, клеенках и одеялах рухляди. В одном месте, где кончается толпа, гусиная голова растет на высокой шее из туго набитого рюкзака.

— Додержали! — говорит кто-то сверху. — Старый, кто его купит теперь?

Мишка протискивается между взрослых. Теперь в его нос почти упирается серый клюв. Над клювом блестят маленькие живые глазки, и когда они видят Мишку, раздается долгое шипение.

— У меня красный комбинезон, — виновато говорит Мишка. — Ты боишься красного цвета? У меня просто нет другого комбинезона, вот этот — только один. Зато смотри — у меня зеленые рукавички. Как травка летом…

— Я замерзла, пошли! — мама тянет Мишку в сторону и дальше, сквозь толпу, вперед по бесконечному пригородному рынку. Сегодня им предстоит купить совсем недорого сапоги, не сношенные прошлой зимой каким-то мальчиком.

Мамин взгляд выхватывает из всего разложенного на снегу скарба то, что стоит примерить сыну, и отметает все лишнее. Как вдруг на пути у них оказывается человек, ростом не больше Мишки. Морщинистый, кругленький — старушка, а может быть, старичок, в чем-то непонятном, черном, длинном, и руки беззащитно сложены на животе. Внизу, перед человеком, на старом одеяле, потрепанные детские книжки, граненые стаканы и грубо сшитое толстое белье, какого не увидишь в магазинах. И чуть в стороне — грузовик. Машина с глазами-фарами. В кузове — снова глаза, и нос картошкой, и рот — похожий на рот этой старушки или старичка-торговца. Лицо нарисовано на чем-то желтом, бугристом. Это груз в кузове, куча песка. Только не рассыпается и блестит, и смотрит на тебя. Маленький человечек, не зная, что маму остановило перед ним, поспешно садится на корточки и начинает разглаживать ладошками белье, надеясь придать ему более презентабельный вид. Наверно, это все же старушка, не старичок… Мама кивает на машину:

— Сколько стоит этот зверь?

— Пятьдесят, — и не успевает карлик ответить, как мама, подхватив Мишку, уже спешит дальше через толпу. Конечно, думает она, торговец не так глуп, чтоб отдать свой товар за бесценок. В магазине было бы еще дороже. Но если сейчас она отдаст все пятьдесят за машину — как они смогут купить сапоги? Маленький человечек смотрит им вслед. Как хочется ему оправдаться, снова заинтересовать дамочку с мальчиком!

— Там детали еще! — кричит человечек жалобно. — Крышка открывается, и там детали внутри!

Куча песка — заодно крышка. Под ней что-то есть. Но мама утаскивает тебя, и ты не рассмотришь. Наверно, у тебя никогда не будет этой игрушки. Ты будешь ее вспоминать. Под эти слова, которые какое-то время будут звучать у тебя внутри: «Там детали еще!» И вместе с машиной, заодно, ты долго еще будешь помнить морщинистого человечка, и сам не будешь знать, почему.

Наконец-то на Мишкиных ногах новые — не очень новые — сапоги. Мама прячет ботинки в сумку. Мишка тянет ее:

— Пошли к тому гусю, пожалуйста!

Гуся уже нет. На его месте в двух сумках ждут покупателей откормленные утки. Они совсем не смотрят на людей, тонкие шейки тянутся из сумок навстречу друг другу, и утки, похоже, что-то друг другу говорят. Потом одна, не переставая крякать, начинает водить клювом по шее другой. Целует она ее так, что ли? Хочет успокоить и сказать, что все будет хорошо? Хотя ясно всем, что все у них будет плохо и продадут их, скорее всего, на суп. Интересно, как можно успокоить кого-нибудь, кто знает, что все обязательно будет плохо?

— Мама, как странно, — говорит Мишка вечером.

— Что странно? — не сразу, очнувшись от каких-то своих мыслей, отвечает мама.

— Все это, — он разводит ручками вокруг себя. — Иногда просто живешь, и все, а иногда становится так странно. Я есть, и я вижу тебя. Ты ходишь, тарелки моешь. Ты есть, и это все есть. Небо, звери. Я не знаю, как про это сказать…

Мама уже опять в своем мире. Она машинально трет тарелку и не отвечает Мишке. Тогда он закрывает глаза. Он не спит, но он ясно видит маленького круглого человечка. Карлик с блошиного рынка протягивает ему руку. Мишка знает — сейчас они пойдут к той, глазастой машине. И он увидит, что у нее внутри.