Петр Аврамов - Васюта Родимова

Большевики отступали. Отступали они поспѣшно, небольшими группами, причемъ каждая группа при отступленіи была предоставлена самой себѣ… «Комиссары», еще за день до рѣшительнаго пораженія своей «гвардіи», усѣлись въ автомобили или «реквизированные» (вѣрнѣй — награбленные) экипажи, сдѣлали необходимыя распоряженія своимъ замѣстителямъ и скорехонько уѣхали «въ штабъ арміи», куда ихъ «экстренно -вызывалъ «товарищъ-главковерхъ», якобы на какое-то «чрезвычайное военное совѣщаніе». Понятно, конечно, что «доблестная красная гвардія» не смогла устоять противъ напора казаковъ и покатилась назадъ— да такъ быстро, что казаки не успѣвали нагонятьее… «Отступала» вмѣстѣ съ красноармейскимъ обозомъ и знакомая намъ дѣвушка — Васюта Родимова. Вотъ уже вторая недѣля пошла, какъ она правитъ въ обозѣ парой родительскихъ коней и ждетъ не дождется когда, наконецъ, казаки освободятъ ее изъ проклятаго плѣна. Сколько пришлось пережить бѣдной Васютѣ за эту недѣлю невольной службы у красныхъ!.. По пріѣздѣ въ станицу ей, перво-наперво, пришлось долго дожидаться, когда «товарищи» разгрузятъ ея бричку. Она попыталась было отпроситься домой, но красногвардеецъ, къ которому она обратилась съ вопросомъ: можно ли ѣхать на хуторъ, — удивленно взглянулъ на нее и сказалъ:

— Нѣ-тъ — Нельзя… Какъ же это я отпущу тебя, — ты состоишь у насъ на службѣ?

— Но я не хочу служить у васъ! — крикнула поблѣднѣвшая Васюта.

Красногвардеецъ усмѣхнулся, сплюнулъ на сторону и сквозь зубы произнесъ:

— А ты думаешь — мы будемъ спрашивать у тебя — хочёшь ты или не хочешь служить у насъ? Ишь, какая вострая!..

— Погоди… — добавилъ онъ. — Обживешься — по-нравится… Кавалеровъ много… Хоть прудъ пруди..

Васюта опустила голову. Горько раскаивалась она, что нё послушалась ночью матери и не спряталась на хуторѣ. Авось не нашли бы ее «товарищи». Она съ ненавистью поглядѣла на грязныхъ, страшно-некрасивыхъ «кавалеровъ» и рѣшила, при первомъ-же удобномъ случаѣ, во что бы то ни стало, бѣжать… А теперь — не надо «рюмить», надо поддержаться и выжидать.

— Дяденька! — спросила она красноармейца. — А куда-же мнѣ сейчасъ дѣваться?

— А вотъ я покажу куда. Ѣзжай на слѣдующую улицу — спроси тамъ домъ Пучковыхъ. Тамъ стоитъ нашъ обозъ.

Васюта сейчасъ же направилась со своей подводой къ Пучковымъ. Было уже утро… Станица про-снулась. Бабы доили коровъ и готовили большевикамъ завтракъ. У двора Пучковыхъ стояло уже подводъ 20. Подводчиками служили бабы помоложе, дѣвки и парни изъ станицы. Васюту нѣкоторые знали и сейчасъ же разсказали ей о положеніи вещей. Обозъ, по приказанію начальника, сегодня же нужно было нагрузить пшеницей и отправить въ тылъ арміи, куда большевики спѣшили вывезти хлѣбъ. Подводчиковъ обѣщали замѣнить на первомъ же хуторѣ, но бабы и дѣвки не вѣрили «товарищамъ» и приготовились къ худшему.

— Брешутъ, — сказала черноглазая молодая баба изъ станицы. — Брешутъ, проклятые… Вывезутъ изъ станицы и начнутъ измываться. Сейчасъ и то пробовали, а какъ вывезутъ изъ станицы — такъ и начнется…

— А если убѣжать? — спросила Васюта.

— Попробуй, — мрачно замѣтила молодайка. — «Товарищи» объявили, что если кто убѣжитъ, то сейчасъ же разстрѣляютъ кого-нибудь изъ семьи.

Васюта вспомнила упавшую замертво мать и заплакала.

— Ну, ты, дѣвка, эти шалости брось… Не подавай виду, а то товарищи замѣтятъ — хуже будетъ…

Вскорѣ послѣ этого разговора обозъ, нагруженный пшеницей и ячменемъ, вытянулся изъ станицы по направленію къ зимовникамъ. Всего было подводъ 40, и на каждой подводѣ сидѣла баба или дѣвка, рѣдко — парень. Другую партію дѣвокъ въ тотъ же день большевики отправили съ артиллерійскимъ паркомъ къ Лежанкѣ. Васюта ѣхала въ хвостѣ. На ея бричкѣ помѣстился помощникъ «товарища начальника» обоза, немолодой уже красногвардеецъ, курившій папиросы и часто говорившій: «мы, сознательные пролетаріи»… Васюта сразу почувствовала въ немъ врага и сразу же возненавидѣла его со всей горячностью, на которую давали ей право ея 19 лѣтъ.

Однажды вечером (уже во время отступленія) обозъ остановился на ночлегъ на разоренномъ зимовникѣ. Васюта попоила изъ пруда лошадей, спутала ихъ и пустила на траву. Послѣ этого, вмѣстѣ съ 2-мя другими дѣвушками, начала чистить картошку, чтобы варить на ужинъ кашу. Къ разведенному ими костру подошли «товарищъ-начальникъ» и его помощникъ. Послѣднiй указалъ взглядомъ на Васюту и многозначительно произнесъ:

— Ягодка?

Васюта вспыхнула. Она перестала чистить картошку, бросила ножъ на свою повозку и отошла отъ костра.

— Что это вы, красавица, — подбоченясь спросилъ начальникъ. — Или вамъ не нравится наша компанія?

— Отстаньте вы отъ меня! — сердито крикнула Васюта.

Начальникъ пожалъ плечами…

Ночью произошло то, что должно было произойти… Васюта отчаянно отбивалась отъ пьянаго «пролетарія», пускала противъ него въ ходъ всѣ средства самообороны вплоть до укусовъ зубами, но чувствовала, что съ каждой минутой слабѣетъ и нѣтъ-нѣтъ сдастся. Вдругъ рука ея напоролась на что то острое, лежащее на брезентѣ повозки. — «Ножъ!» — мгновенно сообразила Васюта. Жадно схватила она черенокъ большого казачьяго ножа, страшнымъ напряженіемъ удесятеренныхъ отчаяніемъ силъ вырвалась изъ охватившихъ ее объятій, изловчилась, и едва насильникъ успѣлъ что-либо сообразить — по самую рукоятку всадила ему ножъ въ спину, немного лѣвѣе правой лопатки.

— О-о-о-й! — дико, какъ звѣрь, заревѣлъ раненый на смерть «товарищъ».

— Бѣжать, бѣжать! — шептала дрожащая Васюта, но ноги не слушались ея. Только когда зашевелились у сосѣднихъ повозокъ проснувшіеся красногвардейцы и подводчицы, разбуженные стонами раненаго «товарища», — Васюта, въ чемъ была, растрепанная и взволнованная, — метнулась отъ повозки въ сторону и черезъ мгновенье скрылась во тьмѣ безлунной майской ночи.

Страшно непривычному человѣку въ безлюдной и темной степи. Кругомъ мертвая, загадочная и зловѣщая тишина. Только шелестъ травы да хрустъ сухой былинки, попавшей случайно подъ ноги ночному путнику — нарушаютъ безмолвіе сонной степи, но вмѣстѣ съ тѣмъ они нарушаютъ и спокойствіе путника. Невольно вздрагиваетъ онъ: воображенье сейчасъ же рисуетъ страшное и несуществующее, и стоитъ большихъ трудовъ удержаться и не закричать отъ дикаго, непонятнаго ужаса…

То же самое было и съ Васютой. Хотя сна съ малыхъ лѣтъ привыкла къ степи и давно полюбила ее, со всѣми ея ночными хрустами, съ шелестомъ — вздохомъ травы и съ шумомъ нежданно выпорхнувшей изъ-подъ самыхъ ногъ куропатки, — но теперь, послѣ кошмарнаго случая въ обозѣ, каждый лепестокъ, каждая былинка, казалось, говорили: погоня, уходи! И Васюта прислушивалась къ ночнымъ голосамъ родимой степи и подгоняемая страхомъ — бѣжала. Часа черезъ два она попыталась разобраться въ мѣстности.