Павел Засодимский - Белый дедушка

«Что делаешь, дедушка?» – спрашивал передовой. – «Ямку копаю!» – отвечал Журинька. – «Зачем тебе ямку?» – «Камышек ищу!» – «Зачем тебе камышек?» – «Иголочки точить!» – «Зачем тебе иголочки?» – «Мешочек шить!» – «Зачем тебе мешочек?» – «Камышки класть!» – «А зачем тебе камышки?» – «В твоих деток швырять!» – «Что же тебе мои детушки сделали?» – «Всю капустку у меня переломали!» – «Так ты бы их пестом!» – «Пест-то изломался». – «Ты бы их лопатой!» – «Лопата-то раскололась». – «А ты бы их ступой!» – «Ступа-то развалилась». – «Так ты бы их блином!» – «А блин-то я и сам съем!..»

Тут Журька быстро вскакивал и с криком «кыр-кыр» принимался гоняться за ребятами; ему нужно было поймать передового. Ребятишки тоже с криком «кыр-кыр» бегали от него и всячески старались заслонить и защитить от него своего передового, – матку… У деревенских ребят нет игрушек; поэтому им самим приходится выдумывать себе игры.

Сюда же, к подножию белого дедушки, ребята приходили и с куском пирога или с ломтем хлеба, густо посыпанного крупною солью, и закусывали; здесь они возились, боролись и подолгу сидели около плетня, под березой, и вели тихую беседу. Иногда кто-нибудь принимался сказывать сказку или страшную бывальщину, – и тогда все с большим вниманием слушали рассказчика. А высокий белый дедушка, сгорбившись, стоял перед ними и тоже как будто прислушивался…

Место для белого дедушки выбрали отличное – высокое, ровное. Тут неподалеку и колодец, и береза, увешанная снежными узорами, точно вырезанными из белой бумаги, и плетень тут же под боком. За плетнем ровною гладью расстилалось, как скатерть, белое поле, далее шло кочковатое болото, за болотом – темный лес, где по ночам волки выли, а за лесом – синеющая даль.

Зима подходила к концу. Снег на земле облежался, сделался плотнее. Солнце в ясные дни пригревало снег сверху и покрывало его настом – тонкой ледяной корой. И на снегу не оставалось ни собачьих, ни заячьих следов; даже ребятишки бегали теперь по снегу, не оставляя следа. Деревенские охотники легко скользили по насту на своих длинных лыжах, и скользили без всякой помехи, куда глаза глядят: по лесам и полям, по рекам и по оврагам, – снег везде сдерживал их…

С Василия Капельника – с 28 февраля – солнце стало припекать сильнее. В полдень с крыш начинало капать, а к ночи эта капель замерзала и в виде хрустальных, прозрачных сосулек висела вдоль крыш. Днем на солнце опять начинало таять, к вечеру снова подмораживало, – ледяные сосульки делались длиннее, иные из них, наконец, обламывались и со звоном, как разбитое стекло, летели на улицу. Ребятишки поднимали их и сосали, как леденцы, и уверяли, что это очень вкусно.

Вот наступил и март месяц.

Хоть в деревнях и говорят, что после Евдокии (1-го марта) иногда снегу еще выпадает в сидячую собаку, но зима со своими морозами и метелями все-таки уже проходила. Медведь встряхнулся после своей зимней спячки, поднялся, встал из берлоги и пошел по лесу. Трескоток только послышался в лесной чаще… Прошел и Герасим Грачевник (4 марта), – и деревенские старожилы говорили: «Коли грачи прямо на гнезда полетят, весна будет дружная!» Грачи в тот год прямо полетели на гнезда, и все думали, что будет дружная весна. Прошли и Сорок Мучеников (9 марта), – и в деревне старики сказывали: «Будет еще сорок утренников!» Такое уж у них было поверье… Дожили и до Алексея, человека Божия.

«Алексей с гор потоки» – привел с собой настоящую весну. Стало сильно таять. На крышах солома была уже видна, снег на деревенской улице потемнел и по сторонам дороги сделался какой-то серый, невзрачный. У изб стояли лужи, на полях темнели проталинки и на них была видна прошлогодняя блеклая трава. В оврагах и в низких местах зашумела вода, потекли ручьи…

А белый снежный дедушка все еще стоял, только немного поосел, сделался ниже и как будто покривился на один бок. На земле около него стояла лужа. Понемногу таял дедушка, но еще держался и по-прежнему днем собирал вокруг себя толпу ребятишек. Теперь, когда стало таять, ребятишки уже знали, что теплое солнышко скоро растопит весь снег, растопит и их зимнего деда, и любопытно им было знать: упадет ли дедка на одну сторону, или весь вдруг развалится, или незаметно, мало-помалу истает…

Однажды ребятишки сошлись сюда и толковали между собой.

– Долго ли то еще простоит наш дедка? – заметил кто-то из ребят.

– Уж скоро от него только мокренько останется! – со смехом сказал Гаврюшка.

Степа смотрел на белого дедушку и думал: вот они старались – складывали его, а он вдруг возьмет – растает и уйдет невесть куда, точно сквозь землю провалится…

– Скоро он уплывет, сердечный! – промолвила Маша. – Вон уж у него под боком – лужа…

Какой-то мальчуган бросил в дедушку палкой. Палка с треском стукнулась об его обледеневшую голову и отлетела прочь.

– Еще крепок, волк его задери! – крикнул мальчуган.

– Не швыряйся! – остановил его Гаврюшка. – Пускай он помирает своею смертью!

День был ясный, солнечный…

Степа долго смотрел на белого дедушку, засмотрелся до того, что у него перед глазами стали разноцветные круги расходиться – красные, зеленые, желтые. И чем дольше Степа смотрел, тем больше ему казалось, что дедушка стоит перед ними, как будто живой, стоит, сгорбившись, и посматривает на ребят своими дырявыми глазами.

– Какой он страшный! – прошептал Степа, дергая Машу за рукав.

– Кто? Дедка-то страшный! – спросила девочка. – Вот уж ничуть не страшный!..

Она подошла и с веселым хохотом погладила дедку по спине.

Маленькая девочка была тут же и пристально глядела на белого дедку. Она слышала, как говорили, что деда уже скоро не станет, что он растает, – и теперь, ходя вокруг дедки, она жалобным голосом лепетала:

– Дедуся, не утикай! Постой хось малесенько… Не утикай, дедуся!

Но дедуся помаленьку «утекал»…

Солнце закатилось. Наступили синие сумерки. В избах зажгли лучину; красный огонек забрезжил в окнах, – и свет из окошек полосой падал на улицу. В синем небе затеплились яркие звезды. Бледный полумесяц высоко стоял над деревней и озарял ее своим ровным, спокойным светом.

Ребятишки разбрелись по избам. Только Степе не садилось дома. После ужина, перед сном, он в одной рубахе – даже без шапки – побежал в проулок еще раз посмотреть на белого дедушку и проведать: не развалился ли он?

Прибежал Степа и видит: по-прежнему стоит дедушка, озаренный серебристым месячным светом, – сгорбился дедушка, покривился набок, а все стоит… Степа обошел его кругом, потрогал его за плечо. Плечо – холодное… Степа прислушался: что-то шумит вдали! То – вода шумит, то – весенние ручейки бегут. И около дедушки где-то вода пробирается, тихо журчит, бульбулькает… В ночном безмолвии все звуки слышатся явственно…