Павел Засодимский - Волк

Волк схватил намеченную им овцу.

Овца лежала на земле, не шевелясь, и тяжело дышала. Она уже не боролась, не сопротивлялась, но растянулась, как пласт, лишь вся вздрагивая и трепеща от ужаса.

Страх, на нее напавший, казалось, разом обессилил ее и как бы всю ее сковал невидимыми цепями. Она в беспамятстве то смыкала, то опять открывала на мгновенье свои глаза, помутившиеся от ужаса. Рот ее был полураскрыт и дыхание из него вырывалось как-то неровно, с трудом. Когда волк сдавил ей горло, овца с энергией отчаяния хотела было поднять голову, сделала последнее усилие освободиться из волчьих лап, но напрасно! – голова ее в туже минуту бессильно стукнулась о землю…

Вдруг овца чувствует, как острые зубы вонзаются ей в грудь, в горло, и начинают терзать ее тело. С невыразимым ужасом смотрит она на волка, навалившегося на нее. Ей больно, жутко, но она не в силах отвести своих обезумевших очей от этой свирепой морды, забрызганной кровью, ее собственной кровью.

– Волченька! Оставь… Ох, оставь! Пусти меня! – блеет овца прерывающимся голосом. – Пожалей ты меня, бедную… У меня двое ягняток; один пестрый, а другой – беленький. Ведь я сама их кормлю. Они еще маленькие… Как же они сиротами останутся! Ведь их обидят без меня… Ой, волченька! Отпусти, пусти! Пожалей!..

Овца задыхалась от волнения и от жгучей боли в груди и в боку. Алою струйкой текла кровь из укушенных мест, и ее мягкая серая шерсть уже смокла, окрасившись теплою кровью.

– Пожалей! А-а! – зарычал волк, щелкая зубами и наслаждаясь тем страхом, какой он нагонял на свою жертву, наслаждаясь ее мучениями, ее болью, ее тревожным, трепетным блеяньем и боязнью за участь сирот. – Пожалей! – повторил он с усмешкой. – А с чего я буду жалеть тебя, глупая голова? Ты говоришь: после тебя ягнята останутся… Тем лучше! В свое время, когда они подрастут, я их сцапаю. Не минуют моих лап твои ягняточки! Не бойся! Я не оставлю их…

Волк скалит зубы, и губы его окровавленные подергиваются злою, торжествующею усмешкой.

– Волченька! Послушай… – собрав последние силы, блеет овца. – Мужика-то хоть пожалей!.. Ведь у него и всей-то скотины я одна, с малыми ягнятами… Чем только живет человек… Совсем-то он бедный…

– А что мне за дело до мужика! – окрысился волк. – Мало хорошего я видал от него… Хоть бы все они переколели с голоду, твои мужики-то, так мне и горя мало… Ну, а с тобой я сейчас покончу!..

Овца уже не блеяла и только тихо плакала. Слезы заволакивали ей глаза и дрожали у нее на ресницах. Волк близко наклонился к ней и пытливо смотрел на нее. Грустные, кроткие глаза ее молили о пощаде, молили о жизни…

– Сейчас я тебя съем! Слышишь? – с дьявольским злорадством шептал волк, тормоша ее за голову и за ноги. – Я хочу только подольше помучить тебя, понимаешь? А потом и съем… Захрустят твои косточки… Я раздеру тебе грудь, выну твои теплые внутренности… Ах, как это вкусно! Прелесть!.. Я выпью твою кровь и всю тебя съем до последнего кусочка, даже костей не оставлю, разве только пустую голову твою брошу, когда высосу мозг из нее… Ну! и это будет сейчас, сию минуту… Смотри! Раз, два… Эй! (Волк с силой тряхнул овцу, уже лишавшуюся чувств, и заставил ее на минуту очнуться. Но ужас, казалось, окончательно сковал овцу. Она молчала и лежала неподвижно, едва дыша.) Умирай же, скотина! – продолжал волк, наклоняясь к ее уху. – И знай, что твои ягнята не минуют моих лап. Я потешусь над ними так же, как тешился над тобой. Непременно!.. Раз, два, три!..

Тут вдруг произошло что-то очень странное, необычайное. Даже волку, кажется, стало жутко… Умиравшая овца с неимоверными усилиями подняла голову, не обращая внимания на волка, как бы не видя перед собой его щелкающих зубов, словно позабыв все страхи и ужасы, и с решимостью повернулась в ту сторону, куда умчалось стадо.

В смертельной тоске посмотрела она на поле и жалобно, но громко, сквозь слезы, заблеяла: – Ягнятки мои… милые!..

Но в тоже мгновенье все было кончено. Волк бросился на овцу и, как уже ранее говорил, распорол ей грудь, вырвал оттуда еще горячее, трепещущее сердце и сожрал его… Захрустели нежные овечьи косточки на волчьих зубах…

Вздумалось волку однажды отведать ягненка. Подкрался он к стаду, выхватил ягненочка пожирнее и, разогнав все стадо куда попало, сам пустился наутек.

– Дедушка! Миленький! Отпусти меня, не замай… – взмолился ягненок, когда волк затащил его в кусты и бросил наземь. – Мамка обо мне будет плакать… Голубчик, пусти меня к ней! Она меня так любит… Я у нее один!

– А что мне за дело до твоей матери, олух ты этакий! – зарычал волк. – Один ли ты у нее или не один – мне все равно… Я вот возьму да и съем тебя!

– Как это «съем»? – пролепетал ягненок. – Меня?

– Да! Именно тебя, мое сокровище! – с усмешкой проворчал волк. – Ты щиплешь травку и ешь… так? Ну, вот, и я точно так же перегрызу тебе горло и съем, и ничего от тебя не останется, мой свет!

– Господи! Да за что же, за что же это! – блеял ягненок. – За что ты меня, дедушка, так тормошишь, так больно давишь мне горло… Ой-ой-ой, больно!.. ой, больно!.. Что я тебе сделал?

– Ха! Что сделал! – шипел волк сквозь зубы, обнюхивая морду ягненка, как бы целуя его. – Если до сих пор ты еще ничего не сделал мне, так сделаешь, когда-нибудь после, ужо, когда вырастешь… Будешь блеять да глумиться надо мной. Знаю я вашу овечью братию! Очень хорошо знаю… В лапах у волка вы все смирны, воды не замутите, а пусти вас в поле, так вам и чорт не брат! Вы сейчас, как шальные, пуститесь в деревню, заберетесь на двор, да и ну оттуда дразнить меня… «бя-бя, бя-бя!..» Издыхай, негодное отродье!

– Ой, мама!.. ой, тошнехонько… – забился ягненок и через минуту уже валялся окровавленный в лапах у волка.

Волк потрошил его, с жадностью вылизывая сочившуюся кровь, ухмыляясь и рыча от удовольствия…

Волк не всегда с голоду нападал на «живое мясо». Иной раз, бывало, съест овцу, казалось бы, уж надо быть сытым… Ан – нет!.. Злая волчья похоть расходилась. Налетит на стадо овец и начнет зря бросаться направо и налево, только клочья летят… ухватит одну овцу, вырвет у нее бок и хлоп ее на землю; схватит другую, закусит, швырнет! Третью – свалит, разорвет ей грудь, попьет немного крови и бросит ее замертво… В такие минуты волк становился как бешеный.

В одну из таких минут ярости и злости он напал на мальчугана, собиравшего в кустах клюкву, укусил ему плечо, сбил с ног, да – к счастью для мальчугана – услыхал крик бабы, бежавшей на него с колом. Волк опрометью бросился в лес…

Вообще, все лето и осень волку – житье хорошее, умирать не надо.

И много на своем веку передушил он собак, зайцев, овец, ягнят, телят и других животных, бывших ему под силу. Он иногда нападал и на лошадей, на коров, но большею частью неудачно. Впрочем, случалось ему у коров вырывать из задней части лучшие куски мяса, и эти коровы, едва дотащившись до дому, в страшных страданиях умирали. Иногда попадало и волку… Однажды лошадь, защищая своего жеребенка, так ловко лягнула его, что чуть не своротила ему скулу.