Николай Бестужев - Гибралтар

Я сказывал уже, что испанская граница недалеко от Гибралтара: через 1/4 часа вы уже в Испании. В Алгезирас можно доехать не с большим в 2 часа, заливом же расстояние не более часовой езды – и при таком близком расстоянии мы не могли быть там по причине беспокойства от инсургентов. Весь Испанский берег от Кадикса был в движении во все то время, пока мы были в Гибралтаре. Идучи проливами, мы видели лежавший у Тарифы французский фрегат и слышали с него и с крепости выстрелы, но не могли догадаться о причине; наконец, по прибытии в Гибралтар, это объяснилось следующим образом.

Остатки конституционных испанцев [11] , в числе 700 человек, преследуемые во всех направлениях, собрались под начальство подполковника Вальдеса (Waldez), бросились в Тарифу, имевшую маловажный гарнизон, овладели городом и затворились в нем, в твердом намерении не сдаваться без обороны.

Покуда французские войска, рассеянные в окружностях, могли собраться в довольном числе, из Алгезираса вышел стоявший там французский фрегат и подошел к лежащему против города островку Тарифе, начал канонаду, полагая принудить к сдаче находящийся на этом островке замок. Не сделав ничего и получив большое повреждение в мачтах, он должен был уйти того же вечера, обитый, в Алгезирас. Эту самую перестрелку мы и слышали, проходя Тарифу.

В продолжение суток под городом собралось до 3000 чел. французских войск; другим партиям дан был приказ двинуться к берегу, по которому стали заметны большие движения между испанцами, ободренными примером инсургентов в Тарифе. Они начали собираться толпами; везде показалось оружие; раздались песни вольности; смятение становилось всеобщим; беспорядки начались; личная безопасность была нарушена; тайные убийства сопровождались явными угрозами – и только военная сила удерживала народ от совершенного возмущения.

В самый день прибытия нашего, для удержания этих беспорядков, расстреляны были четверо самых пылких революционистов. В долине перед Алгезирасом выведены были войска и при стечении множества народу была совершена казнь. Один из инсургентов не хотел завязывать глаз; но увидя генерала О\'Донеля [12] в числе зрителей, схватил с нетерпением платок и сказал: «Не хочу осквернять последних минут жизни моей видом человека, предавшего отечество и пришедшего любоваться кровью сограждан». С сими словами он был расстрелян.

Инсургенты, узнав в Тарифе казнь четырех своих собратий, выставили на другое утро с городских стен головы двух монахов и двух французов напоказ войскам.

На другой день в Алгезирасе опять были расстреляны четыре испанца – и мена сия продолжалась бы ежедневно, если б участь Тарифы не решилась формальным приступом. Французские войска разделились на три части и атаковали город с трех сторон. Многие граждане приняли конституционных; многие были против них; сражение происходило внутри и вне стен города; инсургенты сражались отчаянно, наконец город был занят войсками. Множество граждан побито и почти весь корпус революционеров истреблен; только пятьдесят человек с самим Вальдесом в живых могли спастись в замок на островок Тарифу.

Лишенные всей надежды, инсургенты могли бы долго защищаться в крепком и почти неприступном замке, если б недостаток воды, которой не могли заготовить в продолжение короткого владычества над городом, не заставил их поколебаться. Мнения разделились; увещания Вальдеса не действовали, страх томительной смерти поселил уныние в сердцах малочисленного гарнизона; раздался ропот; начали говорить о том, чтобы отворить ворота; наконец повиновение к начальнику исчезло. Вальдес, видя такое расположение умов, воспользовался темнотою ночи и уехал на маленькой лодке с шестерыми в Гибралтар; еще несколько человек бежали на Африканский берег, а остальные, отворив на другое утро крепость, были взяты и перевешаны французами. – Так рассказывали об этом в Гибралтаре.

Истребление этой партии, последней надежды инсургентов, восстановило спокойствие в народе. Осада, взятие Тарифы, завладение замком происходили в продолжение пяти дней нашей бытности в Гибралтаре; с высоты горы можно было в трубу видеть дым сражения. Вальдес приехал ночью накануне нашего отъезда.

В Гибралтаре безопасен всякий, пришедший укрыться под защиту английских законов; таким образом многие из испанских конституционных министров, как-то: Лопес-Баньос, Наварро, Эспиноза и много других укрываются до сих пор в Гибралтаре, но положение их, впрочем, самое жалкое. Английское правительство, давая им убежище, позволяет только жить на рейде, но не вступать в город. Одна безопасность составляет все их выгоды, потому что они едва имеют насущный хлеб для своего пропитания, и то частные люди дают некоторым из них по 1/4 испанского пиастра (по 1 руб. 25 коп.). Лопес-Баньос, Наварро, Алава, Квирога, Мина и другие все вместе не имели более 100 пиастров, когда приехали в Гибралтар.

Гибралтар, как и вообще вольные торговые города на юге Европы, представляет удивительное разнообразие в жителях и посетителях. Кроме всех почти наций нашей части света, видишь жидов, индейцев, турок, мавров, варварийцев, в их костюмах, с их обычаями. Всего удивительнее, что португальцев гораздо более в Гибралтаре, нежели испанцев: португалец там настоящий жилец, испанец только привозит на продажу свои продукты или приезжает покупать товары, которые после перепродает тайным образом в Испании. Контрабандисты составляют особливый класс людей и особливые даже селения по берегу и горам. Решительность, мужество, верность в слове, самая честность в их бесчестных поступках, а более всего наличные деньги, заставляют их уважать в Гибралтаре. В городе, где торговля отправляется беспошлинно, всякий тот честен, кто платит исправно деньги; но в Испании законы противу непозволенной торговли весьма строги. Однако, несмотря на преследования, эта торговля очень значительна; местное положение, туманы, темные ночи, совершенное познание берегов и их опасностей, куда ни одна душа не отважится следовать за контрабандистами, избавляют их от весьма бдительного, впрочем, надзора.

Одежда испанского простолюдина очень красива, особенно если она побогаче. Мне показали одного контрабандиста, который, вероятно, имел способ хорошо одеться. Соломенная шляпа с круглой тульей и весьма широкими полями, около которых висят шелковые кисточки, куртка с наплечиками, обшитыми позументом, большие пуговицы, оплетенные золотом, шелковый пояс, бархатные штаны, вышитые золотыми шнурками по швам и застегнутые во всю высоту сбоку на крючки, башмаки и штиблеты из белой кожи, выстроченные узорами и обхватывающие статную ногу – составляют одежду. Небрежно накинутая на левое плечо короткая епанча оканчивает наряд.