Александр Богданов - В борьбе за жизнь

Кирику стало грустно…

– Нет, не будет завтра мороза!.. – решил он.

Подбросив Карюхе остатки сена, взятого из дома, он вошел в грязное и людное помещение постоялого двора.

Пахло луком, кислой капустой и редькой. На длинных скамьях за столом ужинали проезжающие мужики и о чем-то громко беседовали.

Кирик незаметно сел в углу, развязал свой холщовый мешочек и стал жевать сухой хлеб… Но есть не хотелось. В голове бродили разные мысли…

Он положил хлеб опять в мешок и стал слушать, о чем говорят.

– Ты что, паренек, заскучал? – обратился к нему один из мужиков, хлебавших из общей миски щи. – Подсаживайся к нам, вместе поснедаем!..

– Спасибо!.. – ответил Кирик.

– Чего спасибо? Подсаживайся, подкрепись малость!.. – И, видя, что Кирик смущается, подтащил его к столу и сунул в руки ложку.

– Далече едешь? – спросил другой мужик.

– До Камаевки.

– Плохая путь стала! – сказал первый мужик. – Кабысь за ночь дорога не рушилась.

У Кирика тоскливо и болезненно сжалось сердце.

С восходом солнца тучки в небе рассеялись. Яркие весенние лучи залили поля. И чем радостней ликовала вокруг природа от пробуждающейся всюду жизни тем тяжелее становилось на душе у Кирика. Он со страхом замечал, как за одну ночь резко изменилась дорога… Там, где на склонах холмов еще лежал рыхлый снежок, теперь чернела отогретая земля.

– Сколько снегу съело за ночь… – думал он, подъезжая к Кривой балке.

И он ласково шевелил вожжами, словно просил Карюху, чтоб она собрала все свои силы и выручила его из беды.

Кривая балка тянулась на несколько верст от казенных лесов, где она разветвлялась на отроги. Летом это было самое веселое место во всей окрестности. По склонам балки рос густой малинник, и деревенские ребята ходили сюда за ягодами. А по опушке леса собирали крупную душистую клубнику. Кирик не раз бывал здесь.

Теперь балка смотрела угрожающе. Ручейки с разных концов полей зловеще вливались в ее широкое русло. Кое-где вода проступала сквозь снег темными пятнами.

Кирик остановил лошадь, привязал к саням веревочкой отцовский чапан на случай, если лошадь увязнет в овраге, чтобы ничего не потерять, потом сложил в сумку городские гостинцы, перевесил сумку через плечо и тронулся вперед…

По разрыхленной дороге лошадь проваливалась. Кирик стоял в санях и все время дергал вожжами. Напряженно вытянувшись, он беспрерывно понукал лошадь. Он знал, что застрять на одном месте – это значит, все равно, что погибнуть. И когда Карюха, устало фыркая, останавливалась, он нагибался всем телом к передку саней и просительно, почти умоляюще, кричал:

– Ну-ну, милая!.. Ну-ну!..

Карюха точно понимала его: она напруживала грудь, с усилием вытягивала сани и быстрей месила ногами мокрый и вязкий снег.

Когда таким образом они благополучно перебрались через балку, Кирик вылез из саней и благодарно потрепал Карюху:

– Спасибо, милая…

Он снял шапку и вытер катившийся с лица пот. Ему было жарко… Пришла в голову мысль о том, что делают мать и сестры… Наверное, они думают, что его уже нет в живых.

Кирику стало страшно среди пустых и безлюдных полей.

Перед Устиным долом он остановился опять. На самой середине дола дорога обрывалась. Обледеневший мост, по которому они вчера ехали, был сломан. Около него и дальше к противоположному берегу виднелись глубокие следы конских и человеческих ног. В колдобинах стояла и светилась – как оконца – просочившаяся вода. Походило на то, что кто-то долго-долго месил здесь снег.

Кирик соображал… Проехать в этом месте было нельзя. Что же делать? Может быть, выпрячь лошадь из саней и переправиться верхом? Но куда деть сани?.. Нельзя же оставить их среди поля? И сани чужие, взяты у соседа… Разве можно допустить, чтоб они пропали?

А верхом проехать можно. Если искупаешься раз-другой – не беда…

Кирик огляделся и заметил уходящий в сторону от дороги свежий санный след. Счастливая догадка пришла ему на ум: «Не поехать ли в объезд дола?..» Очевидно, незадолго перед ним кто-то так и сделал. Вверху дол был мельче и шире!

Кирик повернул лошадь в сторону и поехал по следу. В полуверсте от дороги след оканчивался и пропадал. Перед Кириком открылось целое озеро воды…

«Надо свернуть здесь», – решил он, вспоминая в подробностях знакомую местность, и направил лошадь прямо в воду…

Было мелко. Вода хлюпала под ногами Карюхи и с тихим журчанием ударялась в деревянные боковины саней, оставляя позади их небольшие кружащиеся воронки. На средине дол стал глубже. Сани поплыли, и течением их понесло книзу. Кирик круто повернул лошадь и начал править против течения, чтобы под углом прорезать дол. Таким образом, лошадь не могла быть сбита течением, хотя ей было трудней идти. Воды прибыло еще. Кирик выпрыгнул из саней. Ноги его скользили по обледеневшему дну. Он едва не упал и по колена в воде шел, придерживаясь за рогожный задок. Руками он поддерживался сам и поддерживал сани, направляя лошадь… Он уже перестал понукать Карюху и только с отчаянным усилием издавал напряженный крик:

– Э-э-о!..

Дальше воды опять было меньше… Горячо и часто дыша, Кирик выбрался на берег дола. Уставшая Карюха встряхивала головой.

Кирик облегченно вздохнул.

Недалеко виднелся опять санный след.

Кирик стал спускаться к дороге. Влажный ветер охватывал его, мокрая одежда липла к телу.

Чтоб согреться, он побежал рядом с лошадью, делая движения руками и телом.

В селе кипела весенняя работа. Мужики налаживали бороны и сохи, гомонили на дворах и гумнах… Около изб по лужицам скакали ребятишки.

Ехать на санях было тяжело. Полозья с трудом двигались по оттаявшей земле и навозу и местами утыкались в кочки.

Ребятишки встретили Кирика радостными криками:

– Глите-ка!.. Кирик приехал…

Шумная гурьба побежала за ним.

Когда Кирик остановился около своей избы, мать и сестры, завидя его в окно, вышли его встретить.

Варюшка выскочила босая, запрыгала около саней и закричала:

– Килюска велнулся!.. Какой он весь моклый!..

Кирик отвязывал от саней отцовский чапан. Потом повернулся к Варюшке и ласково ответил:

– А я тебе, Варюшка, гостинец привез.

Аннсья любовно обняла его и прижала к груди.

– И тебе, мамушка, подарок привез, – вдруг задрожавшим голосом сказал Кирик.

И в первый раз после смерти отца по лицу его потекли обильные и непонятные слезы.

Ласковое солнце горело вверху. Светлые слезы дрожала в глазах Кирика. И казалось, что нет на свете ни холода, ни тьмы, ни опасностей, а есть только одна радостная жизнь.

После экзаменов, в учительской комнате Василий Мироныч рассказывал приехавшим из соседних сел учителям: