Леонид Соловьев - Девяносто шестая женщина

– Праздник, большой праздник, – отшучивался чайханщик. – Пришло распоряжение из центра – выдать самым красивым женщинам нашего кишлака премию по тысяче рублей, женщинам похуже – по пятьсот рублей, а всех старух оштрафовать на двадцать пять рублей каждую.

Смеялись молодые, смеялись старухи, кричали чайханщику:

– А нет ли распоряжения из центра штрафовать мужчин за толстый живот?

– Есть, – отвечал чайханщик, благодушно хлопая себя по животу,. – есть такое распоряжение, но только начальник не успел еще подписать. Скоро подпишет, но к этому времени я уже похудею. Двигайтесь ближе к столу, красавицы. Почему вы сидите в таком беспорядке?

И, предупрежденный заранее, он с шутками и смехом рассаживал женщин рядами, чтобы Садыку удобнее было считать.

– Пятьдесят, пятьдесят одна, – считал про себя Садык. Он был серьезен и спокоен; он, единственный из всех собравшихся, ждал сегодня выстрела, это сделало его словно бы чуждым самому себе, отрешенным от всех мелких особенностей и привычек. Еще ничего не сделав, он уже заранее чувствовал правоту во всех поступках, которые совершит. Глядя на женщин, он думал: «Нет, сегодня я не буду молиться на ваши дурацкие покрывала!» И, конечно, сегодня, быть может в последние полчаса своей жизни, он имел право открыть вопреки Ветхому завету их лица, потому что сам готовился пожертвовать для блага и процветания своей солнечной родины несравненно большим – всей жизнью.

Женщинам наскучило ждать, и все они кричали: «Пора!» Они сидели тесно, точно сомкнувшись для защиты от притаившегося врага, их покрывала сливались в сплошное черное пятно. «Ждут аванса под коконы!» – подумал Садык, наливаясь злобой. Будь его воля, он подверг бы всех женщин, всех без исключения, немедленному аресту за укрывательство и сообщничество. Нет, он молча должен ждать выстрела. Которая же из них окажется девяносто шестой и выстрелит в него?

– Охотники собрались в сельсовете, – шепнул председатель. – Может быть, начнем?

– Еще рано, – ответил Садык. – Девяносто две, девяносто три… Он придет… Ага! Девяносто четыре, девяносто пять. Он уже наверняка здесь. Подождем все-таки последнюю.

И как раз в эту минуту она вошла, девяносто шестая, и звонко крикнула молодым голосом:

– Ой, сколько народу! Зульфи, сестрица, где ты?

– Я здесь, подружка! – так же звонко и молодо отозвалась Зульфи.

Девяносто шестая женщина села с ней рядом.

– Опять собрание! – пожаловалась она. – Как жарко!

Председатель побежал за охотниками. Садык позвонил в колокольчик. Женщины притихли, а он вдруг позабыл сразу все, что хотел сказать, язык его отяжелел и не поворачивался для первого слова. Женщины заметили смущение Садыка, стали смеяться и перешептываться.

– Гражданки, – сказал Садык, – я прошу вести себя прилично. Не забывайте, что вы находитесь в мили… то… на собрании.

Строгость собственного голоса ободрила его. Он оправил ремни на груди, шире расставил ноги, дрогнул усами.

– Товарищи женщины, обсуждение вопроса об авансах под шелк откладывается. На повестке дня вопрос о паранджах. Я призываю вас, товарищи женщины, сейчас же снять паранджи! Долой паранджу! На этом собрании вы все должны открыть свои лица! Передо мной! В обязательном порядке. Зачем? Кто это спрашивает зачем? Значит нужно, если я говорю!

Чайхана всколыхнулась из конца в конец, прошумела и снова затихла.

– Кто против этого предложения? – спросил Садык. – Возражающих нет? Принято единогласно. Сейчас начнем, товарищи женщины. По списку первая Ахмеджанова Арзи-биби.

Молчание. Он шагнул вперед. Холодок пробежал по его спине, как перед боем.

– Ахмеджанова Арзи-биби! Покажите нам свое лицо!

Кто-то охнул, пискнул, всхлипнул. Потом Садык услышал голос из первого ряда:

– А мы не хотим!

– Гражданка! Не забывайте…

Его перебил второй голос:

– Где закон? Покажи нам закон! Такого закона нет! Ты говоришь от себя!

– Покажи закон! – разом подхватили все женщины, и началось в чайхане черное волнение покрывал.

– Тише! – кричал Садык.

Из рядов поднялась Отум-биби. Ее узнали сразу – по росту, по голосу. Она рявкнула басом на всю чайхану:

– Тише! Молчите! Я с ним сейчас сама поговорю!

Медленно и тяжело, похожая в складках своего покрывала на статую, она повернулась к Садыку.

– Ты что здесь командуешь? – грозно спросила она. – Ты иди в свою милицию и командуй там над ворами и басмачами, а мы тебе не воры и не басмачи! Мы колхозницы! Ты уже давно пристаешь к женщинам, заглядываешь под паранджи! Ты и ко мне приставал на дворе у Бек-Назара!

– Не разводите агитацию! – закричал Садык. – Я вас знаю, вы Отум-биби!

– У меня, слава богу, пятьсот трудодней, меня все знают, не ты один! Я сама хотела снять паранджу на Первое мая, а теперь вот не сниму! Назло тебе не сниму! Иди к своей жене, пусть она показывает тебе и лицо и все, что захочет!

Садык вскипел.

– Гражданка, предупреждаю!..

Отум-биби легко заглушила его слова своим басом:

– Женщины, долго мы будем сидеть здесь и слушать этого безобразника?! И почему председатель не принимает мер! Куда он девался? Женщины, идемте отсюда, пусть они устраивают собрание без нас! А мы, – снова повернулась она к Садыку, – устроим свое собрание и пошлем в район коллективную жалобу!

Она пошла к выходу, задевая полами халата сидящих женщин, и они все, точно по сигналу, вставали ряд за рядом и шли за ней. Садык похолодел, смятение охватило его. Вместе с женщинами вот сейчас, в эту самую минуту, уходит и враг, завтра он будет уже далеко в горах. Вспыхнула мгновенная постыдная мысль: «Пусть уходит!» – и сейчас же погасла. Работая локтями, Садык протискался к двери, опередив Отум-биби на два шага.

– Я не выпущу!

– Ты обезумел! – гневно закричала она. – Здесь тебе не тюрьма, слышишь, ты! Здесь свободный колхоз! Сейчас же выпусти нас!

– Я не могу… уважаемая Отум-биби, послушайте меня…

– Мальчишка! – гремела она и, распалившись, всей тучной фигурой двигалась на Садыка, грозя опрокинуть его и смять. – Мальчишка! У меня дети старше тебя! Я поеду в Ташкент, меня, слава богу, знают в республике, я найду на тебя управу!

Он говорил, захлебываясь от спешки, выбирая паузы в ее крике:

– Две минуты!.. Я признаю ошибку. Вы слышите, Отум-биби, я признаю ошибку! Подальше, Отум-биби, подальше от меня! Я объясню, сейчас объясню… Я прошу, убедительно прошу… Две минуты! Не подходите близко…

Отум-биби была женщина вспыльчивая, но головы не теряла даже в сильнейшем гневе. В словах Садыка, в бледности его лица она почувствовала настоящее смятение.

– Говори, безобразник, только скорее. Тише, вы! – скомандовала она своей серой закрытой армии.

– Товарищи женщины! – голос Садыка заглох от волнения. – Спокойствие! Отойдите подальше, Отум-биби! Товарищи женщины, только без паники! Я надеюсь на вашу сознательность. Отум-биби, я же просил не подходить ко мне близко. Дело очень важное. В Чораке у нас девяносто пять женщин, а здесь на собрании присутствуют девяносто шесть. Одна лишняя. И эта девяносто шестая – басмач Али-Полван, убийца ваших мужей и братьев. Он здесь, в чайхане, прячется под паранджой среди вас!