Аркадий Аверченко - Черным по белому (сборник)

И опять гудок нелепо оборвался на середине слова «меня»…

«Ня, единственное мое ясное солнышко»… – услышала Марья Николаевна.

– Что? Какое «ясное солнышко»? – недоумевающе переспросила она.

– Я говорю, единственное, о чем я мечтаю, – понежиться на солнышке. Вот, видите, сейчас облака, а когда вы уедете, я, если выглянет солнышко, пойду на бульвар и посижу на скамейке.

– Подумаешь, идиллия… Только и всего?

И я холодно ответил:

– Только и всего.

Эти две истории я рассказал к тому, что вообще хорошо было бы в каждом городе на каждой улице поставить по такому гудку, – хоть раз в день на пять минут можно было бы быть искренними друг с другом.

Проснулся я потому, что почувствовал около кровати присутствие постороннего лица.

Но, открыв глаза, увидел свою ошибку: это был не посторонний человек, а околоточный. Полиция никогда не бывает посторонней.

Я послал ему рукой приветствие и терпеливо спросил:

– Сколько?

– Двести пятьдесят.

– Что вы, милый! Хотите десять?

– Помилуйте! Я не имею права торговаться.

– Ну, да, – кивнул я головой. – Вы сейчас скажете: жена, дети, всеобщая дороговизна… Знаем!

– Помилуйте, я вам сейчас могу предъявить и постановление…

Обеспокоенный, я поднялся на локте.

– Позвольте… Да вы о чем?

– А вы? – улыбнулся околоточный.

– Я о…

– Ничего подобного! Я бы не стал так настойчиво… Вы просто как редактор журнала оштрафованы…

– Просто оштрафован? Ну, тогда, конечно, ничего…

– …И мне нужно взыскать с вас деньги.

– Вот это уже сложнее… Это не просто. Дело в том, видите ли, что мне бы ужасно не хотелось платить вам денег.

– Можно не платить, – успокоительно сказал околоточный.

– Вот видите! Ну, спасибо. Садитесь, пожалуйста!

– Можно не платить, – повторил околоточный, усаживаясь. – Так как штраф с заменой арестом на полтора месяца, то если отсидеть – ничего платить и не придется.

– Встаньте! – сердито сказал я. – Вы, кажется, уселись на мой сюртук. Вы уверены, что это я оштрафован? Может быть, кто-нибудь другой?

– Именно вы. Да это ничего! Теперь ведь всех штрафуют.

– Милый мой, – сентенциозно возразил я. – Все люди в конце концов умирают… Но если вы на этом основании захотите отрезать мне вашей шашкой голову, я буду энергично сопротивляться. Хотите пятьдесят?

– Что?

– Пятьдесят рублей. Хорошие деньги! На пятьдесят рублей можно обмундировать целого городового… Или седло с уздечкой для лошади купить.

– Не могу-с. Приказано взыскать полностью.

– Однако вы тяжелый человек! Ну, ладно. Как-нибудь, когда будут свободные деньги, отдам. Зимой, когда начнется сезон… Заходите, милости просим…

– Нет-с, зимой нельзя. Нужно сейчас.

– Почему же? Я заплачу проценты за отсрочку. Я готов даже рассматривать это как ломбардную ссуду под известную ценность. Я думаю, что известную ценность я представляю?

– Нет, мы ожидать не можем.

– Боже ты мой! Можно подумать, что вы весь свой бюджет строите на этих несчастных двухстах пятидесяти рублях! Хотите так: я вам внесу сразу пятьдесят рублей и потом еженедельно…

– Извините, не можем.

– Гм… А в тюрьме у вас хорошо кормят?

– Обыкновенно.

– Вот это и плохо, что обыкновенно. Я должен обязательно отсидеть полтора месяца?

– Конечно.

– Извините меня, но я считаю это неправильным. Нужно, штрафуя, считаться с положением человека. Пятьдесят дней моей жизни считаются вами ценностью, равной двумстам пятидесяти рублям. То есть один мой день оценивается в пять рублей. Но знаете ли вы, милый мой, что ежедневный заработок в среднем у меня равняется пятидесяти рублям?! Хотите – пять дней отсижу, а больше – не получите ни одного часочка.

– Этого мы не можем.

Тогда я попытался обратиться к его здравому смыслу.

– Что вам за польза, если я буду сидеть? Если заключение должно способствовать исправлению данного субъекта – вы меня не исправите. Я останусь таким же, каким был. Хотите меня обезвредить? Стоит ли обезвреживать на полтора месяца. Тем более что в тюрьме я все равно буду придумывать темы для своих рассказов. Зачем же еще вам нужно так добиваться лишения меня свободы? Не заставляйте же меня думать, – патетически заключил я, – что это должно быть актом вашей личной мести! Личная месть в политике – фи!

– Да если не хотите сидеть, можно просто уплатить деньги.

– Удивительно, господа, у вас все это просто. Весь мир представляется вам математической формулой: дважды два – четыре. А скажите… Пошли ли бы вы на такую комбинацию: я дам вам сто рублей, а на остальные полтораста досижу.

– Нет, это невозможно.

– Вот люди, с которыми каши не сваришь! Почему невозможно? Какая разница вам, если вы все равно получаете все целиком, но в двух сортах. Обед из двух блюд гораздо приятнее обеда из одного блюда. Нечего там думать, соглашайтесь.

– Не знаю, что вам и сказать. Таких вещей еще никто нам не предлагал.

– Не предлагали, потому что привыкли к шаблону. А у меня все комбинации совершенно свежие и никем не заезженные. Если бы вы хорошенько уяснили мою мысль, вы пошли бы мне навстречу. Можно даже сделать так: сегодня у меня, скажем, есть свободные десять рублей, я посылаю их вам и считаю себя на два дня свободным. Завтра, наоборот, у меня есть свободный денек. Что же я делаю? Я захожу куда следует, отсиживаю, а вы отмечаете у меня в книжке (можно завести такую расчетную книжку), что пять рублей уплачено натурой. И мне незаметно, и вам неубыточно. К осени, глядишь, рассчитаемся.

Но логика на полицию не действует. Околоточный вздохнул и сказал со свойственной ему простотой:

– Если до двенадцати часов завтра не внесете денег, придется вас арестовать.

– У вас нет сердца, – с горечью прошептал я. – Хорошо… Завтра я дам вам ответ.

Околоточный посидел еще четверть часа, побранил свое начальство (надо заметить, что околоточные всегда ругают начальство; любопытно, что пристава этого не делают) и ушел, цепляясь шашкой за все углы столов и ножки стульев.

Когда я вышел в столовую, все уже знали о постигшей меня каре.

Тетка осмотрела меня с тайным страхом и сказала:

– Допрыгался? Мало вашего брата в Швейцарии, так еще и тебе надо.

– В какой Швейцарии?

– В такой. Сегодня бежишь?

– Что вы там такое говорите… Здравствуй, Сергей.

Мой кузен, юный студент, пожал мне руку и сказал сочувственно:

– Вот он, режим-то! Но ты не смущайся, брат. Вся мыслящая часть общества на твоей стороне. Пойди-ка сюда, я тебе что-то скажу!

Он отвел меня к окну и шепнул:

– Будь спокоен! Мы тебе устроим побег. Дай только нам два-три месяца сроку… У меня есть пара товарищей-головорезов, которые с помощью подкопа…