Владимир Аренев - Мастер дороги

– Я не колдун. Я чародей, из Круга хранителей Ардорании. Час пробил, древнее пророчество начало сбываться. Вы, Александр, седьмой сын седьмого сына, человек, рожденный в мире, где нет чар, решите судьбу Ардорании.

– Чухня!

– Вы – избранный! – твердо сказал старик. – Силы разрушения, ведомые предвечными богами Т’хлакки, уже собирают армии. Скоро начнется великая битва. Встав во главе наших войск, вы на долгие века обеспечите покой и благоденствие Ардорании. А себе, – добавил он, бросив на Алика проницательный взгляд, – почет, уважение и богатства, которые и не снились никому из смертных.

– Да ну! С чего вы вообще решили, что это я?!

– Вы ведь седьмой сын седьмого сына?

– А?

– Вы – седьмой сын в семье. Ваш отец тоже был седьмым сыном.

– И что? Мы ж не одни такие!

– Вы – избранный, – повторил старик.

– Ну как я вам помогу в этой вашей Ардорании?! Чем?

– «Избранный, – произнес старик так, будто читал по памяти, – с легкостию неимоверной обуздывать станет диких зверей, будет искусен в езде, в стрельбе из лука и сражении на мечах. Однако более важными для избранного будут иные уменья, о коих поведал оракул. Владенье множеством языков. Возможность на равных дискутировать о природе пространства и времени с книжниками. Знание законов природы. И к тому же…» – Он прервался и внимательно посмотрел на Алика. – Это правда? – спросил седобородый. – То, о чем вы только что подумали. Неужели совсем ничего?

Алик помотал головой. Если уж культуролог, козлина, просек, то старик со своими возможностями… Смысл врать?

– Совсем ничего? – повторил седобородый. – А что ж ты тогда умеешь?

Алик покраснел – впервые с тех пор, как в шестом классе отец нашел у него «Плейбой» под кроватью.

– Нет, ну в принципе…

Седобородый какое-то время молчал, сцепив ладони в замок. Только сейчас Алик заметил, какие они у него жилистые и сколько на них шрамов.

– Ладно, – сказал седобородый. – Извини. Забудь. Я ошибся.

Он встал и быстро пошел прочь.

Алик какое-то время сидел на скамейке и переваривал услышанное. Перед глазами так и стояла одна и та же картина: мотылек, который превращается в дракончика.

– Александр? – спросили у него за спиной. – Александр Фат? Не возражаешь, если присяду рядом?

Лысый говорил вообще без акцента.

– Вы тоже чародей, – догадался Алик.

– Я – колдун.

– А, ну да. И как там в Т’хлакке? Армии ждут?

– Ждут только тебя, о избранный. Ибо сказано: «В роковой час выберет избранный одну из сторон, и выбор этот будет решающим! Ибо будет избранный умен и могуч, твердою рукою поведет он державу нашу к победе, искусный в интригах, беспощадный на полях сражений, мудрый и…» – Он осекся. Изменился в лице; Алик и не знал, что смуглокожие могут так бледнеть.

– Совсем ничего? – тихо спросил лысый.

– Нет, ну вообще-то…

Лысый провел рукой по лицу, откинулся на скамейку. Молчал минуты три.

– Спасибо, – сказал наконец. – Спасибо. За это я награжу тебя, седьмой сын седьмого сына, – он проделал в воздухе какие-то движения. Ничего не изменилось. Совсем ничего. – Иди на кафедру, – сказал лысый, – культуролог поставит тебе зачет.

Он поднялся и зашагал в сторону дальних новостроек походкой человека, который только что похоронил сразу всех родных.

– За что? – выдавил наконец Алик. – За что «спасибо»?

Лысый обернулся, рассеянно на него взглянул.

– За то, что признался сразу.

Начал падать снег – на дорожку перед домом, на сумку, на Алика, на скамейку, которая уже успела пустить несколько зеленых ростков.

– Ну хоть культуролога, – сказал сам себе Алик. Замерзшими пальцами подхватил сумку и потащился на остановку. Жизнь налаживалась!..

…если не считать мотылька офигенных размеров, который так и стоял у него перед глазами – точнее, не стоял, а летел, махал крыльями, блестел на солнце и превращался, превращался, превращался, зар-раза, в пыхающего огнем дракончика.

В Институте журналистики при КНУ я преподавал почти десять лет, но о студентах и учебе, в общем-то, почти ничего не написал. Наверное, нужно, чтобы прошло время и отсеялось все лишнее. Ну а «Зачет» появился во время зимней сессии – просто как шутка.

– И не забудь поздравить Надюху, слышишь?

– Угу. – Виталий в последний раз проверил, на месте ли билеты и загранпаспорт, выглянул в окно: такси уже стояло у подъезда.

– У нее двенадцатого, я тебе накануне перезвоню, напомню.

– Как будто я про день рожденья собственной дочери могу забыть! – обиделся он.

– А в прошлый раз?.. Ладно, давай посидим на дорожку. – Танюша примостилась на краешек чемодана, цапнула со стола список «Витальке собрать» и пробежала глазами: всё ли положили?

Он сел рядом, мягко отобрал листок и поцеловал жену.

– Ну всё, иди, – Танюша поправила ему галстук и, взглянув на часы, вскочила: – Елки зеленые, самолет же через полтора часа! А тебе до аэропорта ехать минут двадцать, не меньше! Учти, опоздаешь – обратно не пущу, – и что-то там еще схохмила насчет любовников, которым назначено сегодня на вечер.

Виталий рассеянно отшутился: мыслями он был уже в небе. А когда в конце концов действительно взлетели, только и ощутил, что легкую усталость: «Ну наконец-то». В Нью-Йорке его ждало несколько насыщенных дней: как всегда, когда приходилось лететь по делам фирмы.

Перекусив, Виталий подремал с часок – но некрепко, вполглаза: обычно ему плохо спалось в самолетах. Наверное, какая-нибудь подсознательная фобия. Сейчас что ни день, взрывают или взрываются, – поспишь тут…

Чтобы чем-то себя занять, Виталий полистал журнал, какие обычно кладут всем пассажирам, но ничего интересного не нашел, разве только статью про культ вуду, да и та оказалась невероятно унылой. Словно писавший сам не верил во все эти лоа и мамбо, но старался убедить в их существовании читателя.

– Бред! – вполголоса пробормотал Виталий, закрывая журнал.

– И безвкусица, – неожиданно поддержал его сосед справа.

За все время полета они не обменялись и парой фраз, кроме дежурных «Здравствуйте». Виталий сперва не был расположен к болтовне, потом, проснувшись и приглядевшись к соседу, решил, что незнакомец тоже не из разговорчивых.

В студенческие годы Виталий увлекался психологией и до сих пор считал, что способен понять человека, поговорив с ним несколько минут или просто внимательно его рассмотрев. В отражении иллюминатора сосед был виден очень хорошо. Возраст как у Виталия, ну, может, на пару лет старше: ближе к сорока. Короткая стрижка, подбородок и щеки гладко выбриты, во взгляде легкая расслабленность, но поза и скупые жесты выдают тщательно скрываемое (может, даже неосознанное) напряжение. Да и на часы слишком часто смотрит.