Владимир Аренев - Мастер дороги

– Чего тебе, мальчик?

Сашка объяснил. Уже зная, каким будет ответ.

– Тебе надо к менеджеру или к кому-то из обслуги. Когда мы пришли, в комнате никого не было. И никаких вещей. Пойдем, я отведу тебя.

Они стали протискиваться сквозь толпу, набежавшие на обед из соседних офисов тетки предпенсионного возраста ворчали, неохотно расступаясь. Сашка шагал, понимая, что все без толку. Какая обслуга и чем поможет, ерунда же.

И тут прибежал Курдин. Глядя куда-то вбок, он сообщил, что их просили освободить комнату, ну, они и… а Сашкины куртка и шар, конечно, в целости и сохранности, вот… держи… извини, если что… ладно?..

Дожидаясь, пока Сашка оденется, он переминался с ноги на ногу и аккуратно, на вытянутых пальцах, держал дедов шар. Сашка не спеша застегнулся, принял цепочку.

– И это… – сказал Курдин, с облегчением сунув руки в карманы, – спасибо тебе за Настю. Ну, что тогда вмешался.

– Всегда пожалуйста, – ответил Сашка. – Нет проблем. Обращайся, если что.

Через неделю Настя сказала, что шарик брата родители решили отдать в душницу. Сашка молча кивнул. Не знал, какого ответа она ждет. Может, для нее это горе. А может, она только думает, что это горе.

Он слишком хорошо помнил, как тогда, в комнате, обнаружив, что дедов шар пропал, на несколько мгновений почувствовал облегчение. Постыдное. Недостойное. Но все же облегчение.

Дедовы стихи были неизящные, с рваным ритмом и сложной рифмой; иногда они напоминали Сашке биение сердца, иногда – грохот автоматных очередей. Он с детства привык к другим; дедовы не ценил, да и слышал редко. Дед не любил их декламировать и остальным запрещал.

Дедовы стихи требовали от вас работы. Поначалу Сашка с трудом продирался сквозь строчки. Решил идти по хронологии, начал с ранних. Когда читал шару вслух, казалось, будто слышит нотки неодобрения в его молчании. Ерунда же – а вот…

После поэмы «Горное эхо» что-то переменилось. Как будто сдвинули рычажок переключателя и прежде темную комнату залило светом. Появился другой дед: который, наверное, был всегда, но о существовании которого Сашка не подозревал. Дерзкий, молодой, отчаянный. Слишком взрослый и слишком чужой, чтобы его получилось до конца понять.

Прошло дней восемь с тех пор, как праздновали день рождения Настиного брата, но Сашка уже прочел все изданное и пошел по второму кругу. Это было похоже на бредовый сон: чем больше понимаешь, тем больше остается непонятого.

Сашка знал о деде всё, что знали все. Но – не самого деда.

– …превращаешься в ботана, – прошептал Лебедь. – Ты, Турухтун, скоро вообще скукожишься и усохнешь. Будешь отакой, – он показал скрюченный палец и скосил к носу глаза.

– Тише, дай послушать.

– Вот я ж о чем.

Религиевед Людмила Игнатьевна Федчик предмет знала, и знала великолепно. Досконально, до мельчайших подробностей и нюансов; бле-стя-ще! Поэтому, если вы не были ну хотя бы доктором наук, уроки Попадьи становились для вас пыткой. Самые выносливые в первые пять минут честно пытались уследить за ходом ее мыслей. Большинство сдавалось сразу.

Никто не знал, зачем Попадья устроилась в школу. Как подозревал Сашка, Федчик просто выгнали из университета, чтоб другим не приходилось комплексовать на фоне ее эрудиции. Сам он на религиеведении обычно что-нибудь украдкой читал или готовил домашку на завтра. Или, делая вид, что слушает, думал о разном.

Сегодня он мысленно оттачивал некую очень простую фразу. Но не собирался этого объяснять циничному Лебедю.

– Вопрос о том, что же происходит с душой после смерти, конечно, – токовала Федчик, – всегда тревожил людей. Христианство, как и другие религии, искало на него ответ. Однако уже в тексте Евангелий содержалось противоречие, которое потом выросло до масштабов серьезнейшей проблемы и вызывало немало дискуссий. Как вы помните, Искупитель, возвещая свое второе пришествие, в то же время говорит умирающему Лазарю, что тот нынче же будет у престола Господня, а вот богач, который отказал в милосердии, попадет в геенну огненную…

Федчик замолчала и вопросительно оглядела класс: помнят ли? Тимофеева отчаянно закивала ей с первой парты: а как же! помним!

Если Попадья решала вдруг, что потеряла «связь с классом», – начинала задавать вопросы по теме.

– Для ранних христиан в этом не было ничего парадоксального: они жили в ожидании того, что скоро состоится второе пришествие. Противоречие обозначилось и стало критичным уже в Средние века. Выходило так, что в конце времен состоится Страшный суд, на котором будут рассмотрены и оценены злые и добрые поступки каждого человека. Эти представления – так называемая большая эсхатология – вступали, однако, в противоречие с малой эсхатологией.

Она поправила очки на широком, вечно блестящем носу, убедилась, что все успевают записывать. Сашка давно уже научился неинтересные предметы конспектировать бездумно, вот как сейчас.

«Главное, – размышлял он, – с чего начать… И спрашивать ли сразу… или… А вдруг она уже смотрела?.. или кто-то успел пригласить?..»

– Малая эсхатология утверждала, что каждого индивидуума тотчас после смерти судят и, соответственно, принимают решение, отправлять ли душу в ад, в рай или в чистилище, концепция которого, кстати, возникла значительно позже, этак в конце двенадцатого столетия. Сознание средневекового человека без особых сложностей воспринимало данный парадокс, согласно которому Страшный суд происходил одновременно: и в конце времен, и в конце жизни каждого индивидуума. Но все-таки противоречие требовало разрешения. Для более сложных культур… хм-хм… для более сложных культур характерна б о льшая целостность картины мира. Парадокс был разрешен благодаря феномену уловления душ, каковой известен еще из раннеантичных источников. Отношение к уловлению душ не всегда было столь однозначным, как сейчас. В раннем Средневековье отцы церкви всерьез обсуждали, не влияет ли на судьбу души то, что ее, душу, на какое-то время помещают в мех и прячут в душнице. На Семнадцатом Ферраро-Флорентийском вселенском соборе была принята constitutio apostolica , согласно которой душу не просто нужно – ее необходимо помещать в мех. Благодаря этому душа избавляется от возможных мучений в аду: она получает шанс раскаяться и, возможно, искупить грехи… По сути, речь шла о создании аналога индивидуального чистилища…

– Слушай, – шепнул Лебедь, – вот я сообразить не могу: тебе это все правда интересно? Или просто не хочешь разговаривать? Так бы и сказал, я чего, я ж понятливый…

Сашка отмахнулся:

– Потом.

Лебедь покосился на дедов шарик, привязанный к крючку сбоку парты.