Владимир Дэс - Уход

Постовой милиционер, не услышав ответа, ткнул писателя резиновой дубинкой уже в бок.

– Документы, гражданин!

Писатель испугался еще больше, и даже мысль о тюрьме не могла вывести его этого коматозного состояния.

– Ты что, оглох что ли? Так я тебе сейчас уши прочищу, – и замахнулся дубинкой на будущего классика.

Тот от вида дубинки дернулся и быстро забормотал, что он – известный писатель что его документы – в Союзе писателей на представлении к Государственной премии, и что он случайно сел не в тот поезд и теперь не может вернуться назад за своей, тс есть государственной премией.

В этот самый момент к ним подошел напарник постового и, не обращая внимания на бормочущего писателя, что-то энергично зашептал своему другу на ухо, показывая такой же резиновой дубинкой в дальний конец вокзала, где на полосаты тюках сидели две объемные дамы с золотыми зубами, в блестящих шалях.

Тут же забыв про писателя, постового милиционер с напарником почти бегом бросились на мешки, шали и зубы.

Писатель остался один.

Пирожок лежал рядом и соблазнял. И хотя у писателя от страха все еще тряслись руки, ноги и даже голова, он все же решил опять попробовать взять пирожок.

Но он не знал, что в дело уже вступили вторые хозяева вокзальной территории.

Не сильный, но размашистый удар в ухо теперь уже навсегда приостановил попытки будущего классика съесть не принадлежащий ему пирожок. Никогда за всю писательскую жизнь его не били в ухо. Бывало, конечно, что во время дележа санаторных путевок какая-нибудь взбалмошная поэтесса хватала его за красивый черный чуб. Но то была дама, и было это опять же в сытости, А тут в прямом смысле слова его голодного и холодного бьют в ухо, и от удара он летит в заплеванный угол. Когда он поднялся, ему добавили пинка, и двое людей бесполой наружности с синими опухшими лицами сказали ему, чтобы он как можно быстрее исчезал с их территории, то есть с вокзала, а то они с него скальп снимут.

И писатель побежал.

Куда, зачем, он не знал. Он просто бежал из этого жестокого мира, который не понял его великой миссии, его великого порыва, его бессмертного Ухода. И он, наверное, убежал бы далеко по заснеженной улице, идущей от вокзала куда-то в метель, если бы не устал и не стал задыхаться. Он прижался к углу какого-то двухэтажного домика и, закрыв глаза, заплакал.

Нет, совсем не так представлялся ему свой Уход. Вспомнил, как ему виделись бескрайние цветущие луга, и он, идущий по ним босиком, встречает мудрых людей, не обладающих божественным даром писания, свободный от обязательств и денег, такой же чистый, как природа, внемлет их мудрым словам, а потом, набравшись их мудрости, возвращается в свою писательскую организацию и начинает писать такие шедевры, от которых у его коллег-писателей от зависти сразу же случаются удары, инфаркты и инсульты.

Но пока всё не так.

И есть хочется, и холодно, и бьют его зачем-то, причем по голове – его творческому оружию.

И, конечно, проплакавшись, Писатель решил приостановить свой Уход, свое общение с народом.

«Хватит, – сказал он сам себе. – Поуходил и хватит. Пора домой». И он решительно двинулся к телеграфу. Там смело подошел к милиционеру, объяснил, кто он и что он. Потребовал дать телеграмму в писательскую организацию своего города.

Поезд, в котором он прибыл к себе на родину из Нижневартовска встречали с оркестром и цветами. Телевидение вело прямой репортаж с того самого перрона, с которого еще недавно мало кому известный писатель, а теперь живой классик, покинул будущих почитателей его бессмертного таланта.

Все были довольны.

И журналисты, так как им было что показывать в телевизионных ящиках; и чиновники, потому что у них появился свой местный «Лев Толстой»; и коллеги по цеху уже зная, что настоящего, маститого Ухода у него не получилось.

На первый вопрос о его творческих планах теперь уже признанный Писатель-классик сказал:

– Нам, классикам, нельзя сидеть сложа руки. Души умерших классиков требуют продолжения отражения. И создать в литературе отражение продолжения обязаны мы, новые классики новой классической литературы. Литературы, продолжаю щей отражать продолжения классически: традиций умерших классиков, завещавших нам, живым классикам, не сидеть сложа руки, а продолжать отражать то, что не доотражали до нас.

Столь глубокий и всеобъемлющий ответ живого мэтра литературы отбил охоту у всех встречающих задавать дальнейшие умные вопросы, хотя один глупый вопрос так и витал в воздухе.

«Где здесь дурак?