Вацлав Михальский - Кошка на дереве

— На, мать, держи!

Лида растерянно взяла цветы, не соображая, зачем они ей, почему? А Василий Петрович, больше не говоря ни слова, прошел в комнату.

Десять лет они жили вместе, но никогда Лида не видела его таким, даже в молодости… и эти цветы… никогда в жизни не приносил он ей цветов.

— Есть будешь? — спросила она, неуверенно входя следом за ним в комнату, все еще держа в руках букет.

— Наливай, — сказал Василий Петрович твердо и отвернулся от жены. — Ну, как дела, огольцы? — потрепал он по щекам Кольку и Сережку, игравших на зеленом диване-кровати пластмассовыми солдатиками.

Сережка и Колька ничего не ответили, но посмотрели на него несколько недоуменно.

— Я налила!

— Сегодня не на кухне. Сегодня суббота, — сказал Василий Петрович, — застилай здесь, в комнате.

Лида передернула полными плечами, но молча достала из шифоньера чистую льняную скатерть и накрыла на стол в комнате.

— Сережка, Колька! А ну руки мыть перед обедом! — приказал Василий Петрович.

Но мальчишки, по всегдашней своей привычке, и ухом не повели.

— Отец говорит, или не слышите! — строго прикрикнула на сыновей Лида и, быстро сняв их обоих с дивана-кровати, повела в ванную.

За ужином вся семья сидела чинно. Лида старалась не смотреть в глаза мужу, потому что они у него и сейчас были такие же неизвестные ей, такие же строгие и ясные, как тогда, когда он только что вошел в коридор с улицы. Она не могла привыкнуть к этим новым глазам и вообще ко всему его переменившемуся облику, он даже ложку теперь держал не так, как раньше, и ел как- то по-другому, как-то осанисто и степенно.

— Тебе киселя или чаю? — томимая молчанием, стараясь понять, пьяный он или трезвый, спросила Лида у мужа, подавая после второго детям кисель.

— Ты же знаешь, что я кисель не люблю, — глядя ей в глаза, спокойно отвечал Василий Петрович.

— Я чай поставлю, — поспешила Лида на кухню.

Зажигая газовую плитку и ставя на нее коричневый чайник, Лида мельком взглянула в зеркало, висевшее на кухне, и неожиданно для себя улыбнулась своему вдруг помолодевшему лицу.

Она любила кисель гораздо больше чая, но сегодня пила чай вместе с мужем.

Когда они поужинали, было десять часов вечера.

— Спасибо, мать! — сказал Василий Петрович, подымаясь из-за стола.

— Спасибо, — необычайно вежливо пролепетали Сережка и Колька.

— На здоровье! — чуть покраснев, ответила всем троим Лида.

— Пора спать! — сказал Василий Петрович. — Завтра вставать рано.

Лида хотела было спросить, зачем завтра вставать рано, если воскресный день, но не решилась почему-то, опять как-то сробела.

Пока жена мыла на кухне посуду, Василий Петрович уложил сыновей, погасил свет, разделся и лег было на широкую кровать, но потом встал, прошлепал босыми ногами к туалетному столику, взял будильник и завел его на пять часов утра.

Лида не приходила долго, было слышно, как шумит в ванной душ, под этот шум Василий Петрович и задремал.

Проснулся он оттого, что почувствовал, что жена лежит рядом. Василий Петрович обнял жену за большие мягкие плечи, властно повернул к себе и, взяв ее голову обеими руками, крепко и сильно поцеловал ее в губы. Лида быстро повернулась к нему спиной и лежала так долго, отвыкшая от мужниных ласк, дыханье у нее захватило и сердце забилось гулко-гулко.

Василий Петрович обнял голову жены, щеки у Лиды были мокрые от слез. Василий Петрович потянул к себе ее голову, Лида не противилась, повернулась к мужу. Он поцеловал ее крепко-крепко в губы, еще крепче, чем в первый раз, и тогда она заплакала громко. Она плакала долго, припав к его, казалось, сильной груди.

Он не мешал ей плакать и только нежно и уверенно гладил ее шершавой ладонью, гладил, как маленькую девочку, как жену, которую он не знал и не видел много лет.

— Вась! Ва-а-ся! А ку-у-да мы завтра пойдем? — всхлипывая, спросила Лида.

— За раками! — отвечал Василий Петрович уверенно. — Все пойдем: ты, я, пацаны. Все пойдем. На речку. Раков ловить будем!