Галина Артемьева - Ren’ai kekkon

Обыкновенная девушка. Глазу не за что зацепиться. Одна из толпы. Запросто перепутаешь с другой. Расспрашивать заскучаешь. Голос тихий. Вежливая-вежливая. Дышит неслышно, как травинка лесная.

Она любила вечернее время еще с тех пор, как жила в деревне с бабушкой и дедушкой. Вечером наступал покой от дневных дел. Они садились рядышком и следили за изменениями мира в сгущающейся тьме. Им не было скучно, когда шел дождь. Сквозь шепот и вздохи падающей воды угадывалось, что отвечают дождю трава и листва. От маленькой и сухонькой бабушки доброе тепло шло к любимой внучке, Аои.

Бабушки уже нет, но тепло ее осталось. Огромные запасы тепла переполняют Аои. Она теперь взрослая, пришла ее пора отдавать и согревать.

Вот уже много месяцев подряд вечера дарят ей радость ожидания. Она ждет телефонный звонок, читая книгу или слушая музыку, и наслаждается тем, что с минуты на минуту ее одиночество будет разделено с далеким дорогим ей человеком.

– Привет, Аои! Как дела?

– Как дела? – старательно отзывается Аои на чужом языке.

Она никак не может отказаться от своего вежливого японского обращения «сан», осторожно обозначая все еще существующую между ними границу. Они ведь не сказали друг другу самого главного. Они говорили ни о чем. Но говорили.

Она ждала. А он звонил:

– Я, как всегда, хочу узнать, каким будет этот день. Ты ведь его уже прожила и знаешь…

Странный язык, совсем чужой, ничего не понять – «ты» или «вы» подразумевает далекий собеседник и готов ли сказать больше.

– Это был очень хороший день. Шел дождь. У всех зонтики: разноцветные, прозрачные, маленькие, большие.

– Похоже, по зонтику можно определять характер его владельца?

– По всему, что принадлежит человеку, можно определять характер. Или ситуацию. Сразу видно, когда кто-то идет с чужим зонтиком. Из отеля, например…

– Значит, рассеянный, раз забыл свой…

– Или часто путешествует и знает, что в рецепции обязательно будут зонтики…

Так они болтали с понедельника по пятницу. В субботу и воскресенье он никогда не звонил. Аои знала почему – отсыпался после рабочей недели. Конечно, если проснешься поздно, какие звонки в Токио, там уже ночь.

Они познакомились год назад на чайной церемонии. Аои – великий знаток этого искусства, она учит этому других. Ее уроки очень дорого стоят. Мало осталось таких, как она. Это высоко ценится. К ней приводят чужеземцев, когда хотят показать свое расположение.

Ей больше восемнадцати не дашь. Наверное, все-таки больше. Совсем неважно. Главное в другом: с ее появлением показалось – сама душа Японии взглянула на чужака. Жесты, поклоны, звуки голоса – колдовство. Виделись даже прозрачные крылышки за ее спиной. Стрекозиные трепетные крылышки. В детстве он мечтал поймать стрекозиную фею, чтобы рассмотреть, как она устроена, почему так красиво переливается. Он хотел расслышать, из каких звуков состоит быстрота ее полета, но уже в бездумном детстве, когда все затмевала жажда мгновенного обладания, он отказался от исполнения своего желания. Слишком прекрасным и хрупким было волшебное существо.

Зачем он стал звонить ей? Он себя не спрашивал об этом. День должен был начинаться со звуков ее голоса. Он легко просыпался теперь. Натягивал спортивный костюм, кроссовки. Бежал двадцать минут. В парке у пруда делал остановку. Звонил Аои. Вдыхал каждое ее слово. Выслушивал уверения, что день будет удачным. Наполнялся радостью. И дни шли счастливые, один другого лучше.

В воскресенье Аои обычно навещала родителей. С ними связано все самое лучшее в ее жизни. Она знает, что такое любовь, благодаря им. Сейчас ее время относиться к ним с заботой и умилением. Ей исполнилось двадцать лет в тот год, когда отец отметил свое шестидесятилетие. Долгожданный день. Наконец-то взрослая! В тот год второй понедельник января [1]стал ее исполненной мечтой.

Отцовские шестьдесят значили, что он прошел полный зодиакальный цикл своей жизни. С этого момента он вступал в старость и возвращался в детство. В этот праздник – канреки – дети должны были дарить своим шестидесятилетним родителям красные подушечки в знак того, что те снова становятся детьми. Красный цвет защищает от зла, мягкие подушечки – от боли.

Аои – единственный ребенок своих родителей – привезла тогда отцу столько подушечек, что все зло мира должно бы отступиться навсегда. Полный сил и энергии отец шутил, что теперь она должна исполнять все его желания, а он будет капризничать. Таковы теперь ее взрослые обязанности по отношению к нему, ребенку.

С тех пор прошло десять лет, через месяц они будут праздновать канреки ее мамы. Аои покупает и покупает подарки для будущего праздника.

Она знает, что родители – двое ее маленьких детей – ждут от нее главное. Они хотят увидеть внуков. Вернувшись в детство, хорошо иметь товарищей для игр – новеньких людей в этом мире.

– Когда дети маленькие, они в объятиях матери. Когда они вырастают – в ее сердце, – говорит мама. – Мое сердце болит за тебя.

– Но у меня все хорошо, мама. В моей жизни есть все, что нужно.

– У тебя нет самого главного, что нужно женщине.

Они прекрасно понимают друг друга без лишних слов.

«Пора, – говорят мамины глаза, – пора перестать быть одной».

Пора продолжить свою жизнь, их с отцом жизни. Должен прорасти новый росток.

«Я люблю тебя, – светятся глаза Аои, – я хочу того же. Но… подожди, подожди».

– Я забеременела тобой, когда была такая, как ты сейчас, – тихо произносит мама. – Это было поздно. Я все ждала любви. Как в кино, как в сказках. Пряталась от жизни, как прячешься ты.

– Я не прячусь, – возражает Аои и прячет глаза.

Завтра, она знает, снова будет долгий вечер с книгой и долгожданный, ничего не значащий телефонный разговор:

– Привет, Аои.

– Доброе утро.

– Могу я узнать, как пройдет мой день?

– Он будет великолепным. Солнце пообещает весну. Люди заулыбаются и поднимут головы к небу…

Он ничего не спрашивает о ней. Она ничего не знает о его делах. Ее личная жизнь – пятиминутные разговоры, предвкушаемые весь день.

Иногда он присылает ей подарки. Красивые книги, диски с чудесной музыкой. На Рождество она получила от него шелково-бархатный розово-красный шарф. Значит, и у них знают, что красный цвет – защита от дурного? Шарф висит на окне, бережет ее. Она ласкает его глазами, прижимается щекой. Его держал в руках он, думая о ней. Разве этого мало?

Время идет. Ничего не происходит.

Может быть, ей следует уехать в далекое путешествие, чтобы избавиться от напрасных ожиданий?

– Пожалуйста, не говори отцу о полетах в далекие страны, – просит мама, – не волнуй его понапрасну. – И добавляет: – Я поехала за границу, когда вышла замуж. Там твой отец преображался, помогал во всем. На чужбине мы делались как одно целое. Нас ведь сосватали. Мы друг друга почти не знали. Его родители были очень добры. Мы поженились. Потом появилась ты. И я поняла, что люблю его. Что он и есть тот, о ком я мечтала, прекрасней быть не могло.