Вячеслав Курдицкий - Любовь

Через полчаса, несколько ошеломленный открытием, он встал из-за стола. Три колонки формул и выкладок говорили, что идет ядерный процесс, устойчивый и ровный процесс образования атомов технеция. По твердому мнению физиков, это могло происходить только в условиях колоссальных температур и давлений или же при интенсивном потоке субсветовых нейтронов. В данном случае давление исчерпывалось девятнадцатью миллиметрами ртутного столба, а температура едва превышала восемьсот градусов по Кельвину. Третья колонка формул свидетельствовала, что и радиация среды держится стабильно на среднем уровне. Правда, счетчик больших энергий зарегистрировал необычно высокий подъем, совпадающий по времени со взрывом силовой установки, но это, по всей вероятности, и была фиксация взрыва.

Сетдар зашагал по комнате, не замечая, что поминутно ударяется о многочисленные выступы и углы аппаратуры. Он вообще ничего не замечал и даже свирепо грыз ноготь — привычка, от которой, казалось, окончательно отучила его жена. Он напряженно думал.

Технеций не такой уж редкий и ценный металл. Как побочный продукт работы реакторов — его получают в достаточных количествах. Возможность открытия заключалась в том, что образование элементов происходило в очень уж обычных условиях. Природа протягивала человеку ключ от своей кухни, открывала ему тайну тайн, а он не мог воспользоваться этим потому, что какой-то несчастный метеорит из восьмисот тридцати миллионов квадратных километров, составляющих поверхность Меркурия, выбрал для своего падения именно те двадцать метров, которые занимала силовая установка.

— Преступление!

Это Сетдар сказал вслух. Он не боялся решительных определений и не мог иначе расценивать свою бездеятельность. Никакие обстоятельства не могли, по его мнению, послужить достаточным оправданием. Он обязан сделать невозможное. Как ученый, как человек двадцать первого столетия, он обязан заставить приборы работать двенадцать суток. Земных суток. Всего-навсего двести восемьдесят восемь часов.

Неправдоподобной белизной горело плато. Чернели тени скал. Ленивым маятником качалось над близким горизонтом недоброе Солнце. Молох, неожиданно подумал Сетдар. Свирепый бог финикийцев, требовавший человеческих жертв. Сетдар усмехнулся: его имя, данное по настоянию прадеда, переводилось как «тысяча богов». Одного бы единственного сюда, повелителя энергии! Приборы очень экономичны, им достаточен ток всего в полампера. Жалких пятьсот миллиампер на двенадцать дней, — ты слышишь, бог?

— Да, — сказал Сетдар, — и все-таки их нет, этих миллиампер. Нет даже на одну секунду.

Он посмотрел по сторонам. Собственный источник питания был только у диктофона — портативной, изящной вещицы, кристаллические недра которой хранили тончайшие интонации и живое тепло любимого голоса. Однако фотоэлемент давал всего несколько миллионных долей ампера — большего диктофон не требовал.

Серебристая пирамидка эрголятора матово поблескивала на столе. Если бы емкости были заряжены! Но могучий источник исчерпал себя до конца в борьбе с радиацией там, у кратера. Где же взять ток?

И вдруг Сетдару стало страшно. Мысль еще не оформилась окончательно, но уже подчинила его себе, а была она так беспощадна, что впору задохнуться от тоски. И главное — ясно, что это единственный выход из положения.

Забыв о платке, Сетдар вытер холодный пот со лба ладонью. А может быть, все-таки не надо? Пусть через сто, пусть через триста лет, но в конце концов люди овладеют секретом создания материи. А бездна небытия глубока — и нет в ней никого, и нет из нее возврата…

Ты слышишь меня, Валентин Петров? Ты обязан меня услышать! Немедленно включи передатчик и сообщи на Станцию… Впрочем, там нет энергии, и тебя никто не услышит. Да и что ты можешь посоветовать? Разве ты поступил бы иначе, окажись на месте Сетдара? Невероятная ценность открытия заслонила бы все чувства.

Но как же случилось, Валентин, что ты вдали от лучшего друга в такую отчаянную для него минуту? Вспомни большое строительство в Каракумах. Под палящими лучами солнца движется машина, напоминающая океанский лайнер. И за ней остается широкое ложе канала, облицованное монолитом расплавленного песка. Помнишь? Вы вместе работали тогда на строительстве в районе Синего леса. И в лабораториях Икстауна — города ученых, возникшего в центре Заунгузских Каракумов, — вы тоже работали вместе.

А вспомни, как вы чуть не погибли в загадочном лабиринте города Железных Пещер. Только самоотверженность и выдержка твоего друга помогли вам победить в единоборстве с невиданным врагом. Эта самоотверженность спасла жизнь тебе и остальным ребятам во время третьей Лунной экспедиции. Все отделались сравнительно легко, только тебе да твоему другу потребовалась помощь медицины.

А случай с самопроизвольной реакцией актиния? Или та история с Руженой? Ведь кальмар остается кальмаром даже в эпоху Великого Братства.

Я могу напомнить тебе еще многое, но стоит ли это делать? Сейчас твой друг — один, с неодолимой привязанностью к жизни. С неумолимым долгом гражданина. Извини мне несправедливый упрек, Валя. Ты не виноват в сложившейся ситуации. Мне это известно лучше, чем кому-либо другому, ведь я — автор. Но очень уж обидно, что ты сейчас не вместе с Сетдаром. Твое присутствие спасло бы его. Я знаю: ты откроешь, что странная неорганическая живая материя, в существовании которой сильно сомневался твой друг, может служить практически неисчерпаемым источником энергии. Если б ты сумел сделать это открытие на сорок восемь часов раньше! Ведь Сетдар неправильно понял сообщение с ракетоплана: не двенадцать, а только двое земных суток отделяли его от встречи с друзьями… Через несколько минут двое суток превратятся в бесконечность. И ничего изменить тут нельзя.

Твой друг, Валентин, стоит у иллюминатора. Его лицо очень спокойно, он даже улыбается, но мы-то с тобой понимаем, чего стоит это спокойствие и что означает улыбка.

Он смотрит на ясную голубую звездочку. Расстояния — не существует. Он видит буйные краски Земли, он дышит бесподобной свежестью земного воздуха, слышит пенье птиц и прохладный, ласковый плеск морских волн на ашхабадском пляже. Как мало нужно человеку для счастья. Как много должен он оставить на пороге Пустоты!..

Голубая звезда приближается, увеличивается, меняет форму, раздваивается. Это уже не звезда, а глаза. Родные, неповторимые, единственные во всей вселенной, они мерцают сквозь пространство и время. В них — все краски и ароматы Земли, вся нежность человечества. Они любят и зовут…

Довольно! Мне изменяет решимость. Я готов сказать Сетдару библейскую фразу: «Что делаешь — делай скорее!» Делай, потому что ты не способен поступить иначе, а я могу вмешаться и все испортить.