Евгений Туинов - Из-за девчонки (сборник)

А Нина, подняв голову, добавила:

– И добро бы красавица писаная была! А то Мартышкина и есть Мартышкина.

– Не тебе судить! – резко сказал Игорь. – Не тебе!

Нина-маленькая, захлопав глазами, умолкла. В ту же минуту Игорь пожалел о сказанном, но исправлять что-либо было уже поздно. Он понял, что сестра сейчас заплачет. И сестра заплакала. Заплакала и поспешно наклонилась к фотографиям, рассыпанным на полу.

– Ну вот что, – сказал отец и поднялся. – Последний раз туда идешь. Завтра пускай она к нам приходит. Иначе… иначе совсем прекратим это дело.

– Видишь ли, папа, – возразил Игорь, – эту обязанность не вы мне поручили, и не вам решать, когда я должен с себя ее снять. А заниматься Соне дома удобнее: у нас она будет стесняться. Кроме того, я не понимаю…

– Он не понимает! – перебила его мать. Щеки ее еще больше покраснели и стали совсем пунцовыми. – Мы тут радуемся всей семьей, а он хлоп – и уходит! Чужой, чужой и есть. Ну погоди, утянет она тебя за собой. Чувствует мое сердце, утянет на самое дно.

Игорь молчал. Это был проверенный способ: дать людям выговориться и тогда уже сделать по-своему.

Первым пошел на мировую отец. Может быть, он почувствовал, что Игорь все равно уйдет, что бы тут ни было сказано.

– Утянет – значит, так и надо, – закурив, сказал он и отошел к окну. – Значит, своего характера нет.

– Эх, успокоил! – Мама с досадой махнула рукой. – Может, в школу сходить? Пускай другое поручение найдут. Он и рисует замечательно, пусть стенгазету делает…

Игорь стоял в дверях и молча слушал.

– Глупости говоришь, – возразил, не оборачиваясь, отец, а Нина-маленькая все собирала фотографии, и слезы капали на них, стуча, как капли дождя. – Глупости говоришь. Не в поручении дело.

– Сама знаю, что не в поручении. Нехорошая она девчонка. Околдовали там его, что ли?

Игорь понял: дальше молчать нельзя, иначе будет сказано что-то непоправимое.

– Я могу идти? – сухо спросил он.

– Иди, что с тобой сделаешь, – ответила мать. – У сестры бы прощения попросил: сестру ни за что обидел.

– Да ерунда… – проговорила Нина-маленькая, не поднимая головы.

Дверь Игорю открыла высокая статная женщина, так гордо державшая голову, как будто на ней сверкала по меньшей мере алмазная диадема.

– А-а, Игорек! – сказала она ласково. – Добрый вечер. Как раз к чаю.

– Нет, спасибо, – отвечал Игорь, входя. – Некогда. Завтра у Сони ответственный день.

Лицо у Сониной мамы было некрасивое, даже простоватое: круглое, крупновеснушчатое, с всегда припухшими, как бы заспанными глазами. Такие монгольские и в то же время белокожие лица бывают у сибирячек. Но в контрасте этого малосимпатичного лица с царственной статью была своя привлекательность: этот контраст будоражил смутные догадки о зачарованной красоте. Впрочем, красота теперь мерещилась Игорю даже там, где ею и не пахло, – «чувство прекрасного», недостаточно развитое, то и дело его подводило.

– Со-неч-ка-а! – нараспев позвала Наталья Витальевна. – Игорь пришел.

Этот зов повторялся ежедневно, но Соня никогда не выходила из своей комнаты, чтобы встретить Игоря, – для этого она была слишком горда.

– Здравствуйте, Георгий Борисович, – сказал Игорь, входя в гостиную, которая у Мартышкиных по совместительству служила и столовой, и спальней родителей.

– А-а, помощь на дому, – ответил, привставая из-за стола, отчим Сони – невысокий лысенький чернявый человечек, чуть ли не на голову ниже жены. – Ждем не дождемся.

Георгий Борисович сидел за столом в майке, открывавшей тощую волосатую грудь и худые, как у подростка, тоже волосатые плечи. Он не стеснялся своей хилости, даже как будто бравировал ею, и дома ходил исключительно «в дезабилье». Так, во всяком случае, выражалась Сонина мама, делая ему выговор, что он опять не одет при гостях.

– Жора, ну что такое? Вечно в дезабилье.

– А чего стесняться, – благодушно отвечал Георгий Борисович, – соседи все равно что свои.

Игорь был знаком с ним не первый год: вселялись обе семьи в этот дом одновременно, только Георгий Борисович был тогда холост.

Фамилия Мартышкин принадлежала ему, точно так же, как потускнелый «запорожец» старой модели, заросший сугробами у подъезда (Георгий Борисович называл его «мой Маленький Мук»), и кривая трубка с серебряной крышкой, которая лежала рядом с его подстаканником на столе. И подстаканник, вещь допотопная, как трамвай, и трубка, и крупная плешь посреди буйно всклокоченной шевелюры, и неизменно ласково и печально улыбающиеся усы, и смешная фамилия – все шло этому человеку, составляло забавное, доброе целое. Было время, когда Игорь звал его попросту дядей Жорой, но с некоторых пор перешел на имя-отчество: что-то мешало.

– А мы уж думали, – проговорила Наталья Витальевна, присаживаясь к столу, – что ты сегодня вообще не придешь.

В отличие от мужа, она была так тщательно (волосок к волоску) причесана и так нарядно одета, как будто собиралась в театр. Игорь уверен был, что, если бы он ворвался в этот дом среди ночи, крича, как Тиль Уленшпигель: «Т’брандт!» («Пожар!»), Наталья Витальевна вышла бы в прихожую безукоризненно и строго одетая и, поправляя венец туго уложенных кос, сказала бы ласково: «А-а, Игорек… Как раз к чаю».

– Телеграмма пришла, завтра Костя приезжает, – объяснил Игорь.

– Вот это новость так новость! – оживился Георгий Борисович. У него вообще была несколько сбивающая с толку манера очень живо реагировать на слова собеседника: огорчаться – до слез, радоваться – подпрыгивая на стуле, оживленно потирая ручки. Человеку новому могло показаться, что дядя Жора фальшивит, но Игорь знал его хорошо и понимал, что эта суетливость искренняя, она идет от участливости, от простого желания подыграть собеседнику, усугубить его радость или разделить горе. – Приезжает! А в какой связи? Окончательно?

– Нет, в отпуск, в связи с сезоном дождей.

– Да, дожди там кошмарные, – погрустнев, сказал дядя Жора. – Реки выходят из берегов, змеи заплывают в селения. В сезон дождей совершенно невозможно работать.

– Ты так говоришь, – снисходительно заметила Наталья Витальевна, – как будто полжизни провел в тропиках. Сам же дальше Брянска не заезжал.

– Я, Натальюшка, и не делаю из этого секрета, – с достоинством возразил дядя Жора. Он вообще почти все свои фразы начинал со слова «я», даже отвечая на вопрос «который час?». – Жизнь не сложилась так, как хотел. Чиновник, но в душе – бродяга, авантюрист, корсар…

При этих словах Наталья Витальевна усмехнулась, а сам дядя Жора покосился в сторону Сониной двери, за которой стояла такая монолитная тишина, как будто эта дверь была наглухо замурована.

– Но мне кажется, дело не в сезоне дождей, – заговорил Игорь, сев на диван и положив тетради и учебники рядом.