Редьярд Киплинг - Ошибка в четвертом измерении

Дворецкий оставил нас одних, камин в столовой с дубовыми панелями начал дымить.

– Вот и это! – сказал он, яростно вороша угли, и я понял, что он хотел сказать. Нельзя устроить паровое отопление в домах, где жила королева Елизавета.

Ровный шум ночного поезда, мчавшегося вниз в долину, напомнил мне о деле.

– Ну, так что же насчет Большой Бухонианской? – спросил я.

– Пойдемте в мой кабинет. Вот и все – пока.

То была кучка писем цвета зельтерского порошка, дюймов девяти в длину, имевшая очень деловой вид.

– Можете просмотреть это, – сказал Вильтон. – Я мог бы взять стул и красный флаг, пойти в Гайд-Парк и наговорить самых ужасных вещей про вашу королеву, проповедовать какую угодно анархию, и никто не обратил бы на это внимания. Полиция – черт бы ее побрал! – защитила бы меня, если бы я своей выходкой навлек на себя неприятность. Но за такой пустяк, что я махнул флагом и остановил маленький грязный скрипучий поезд, проходящий к тому же по моей собственной земле, на меня обрушивается вся британская конституция, словно я бросил бомбу! Я не понимаю этого.

– Не более понимает и Британская Бухонианская дорога, по-видимому. Я перелистывал письма. Вот начальник движения пишет, что совершенно непонятно, как кто-либо мог… Боже мой, Вильтон, да вы действительно сделали это! – Я хихикнул, продолжая чтение.

– Что тут смешного? – спросил хозяин.

– Кажется, что вы или Говард за вас остановили северный поезд, идущий на юг в три часа сорок?

– Еще бы мне не знать этого! Они все набросились на меня, начиная с машиниста.

– Но ведь это поезд, идущий в три сорок, – «Индуна». Ведь вы, конечно, слышали об «Индуне» Большой Бухонианской дороги?

– Как я могу, черт возьми, отличить один поезд от другого? Они идут почти через каждые две минуты?

– Совершенно верно. Но ведь это была «Индуна», «единственный» поезд по всей линии. Он был пущен в начале шестидесятых годов и никогда не был остановлен.

– Я знаю! Со времен пришествия Вильгельма Завоевателя или с того времени, когда король Карл прятался в его топке. Вы такой же, как все британцы. Если он ходил без остановки столько времени, то пора было остановить его раза два.

Американец стал ясно проглядывать в Вильтоне, его маленькие руки с тонкими кистями беспокойно двигались.

– Предположим, что вы остановили бы имперский экспресс или западный циклон?

– Предполагаю. Я знаю Отиса Гарвея – или знал прежде. Я послал бы ему телеграмму, и он понял бы, что со мной произошла свинская штука. Это я говорил и здешней ископаемой британской компании.

– Так вы отвечали на эти письма, не посоветовавшись с адвокатом?

– Конечно отвечал.

– О, моя благословенная страна! Продолжайте, Вильтон.

– Я написал, что был бы очень рад видеть их председателя и объяснить ему все в трех словах, но это оказалось невозможным. По-видимому, их председатель какой-то бог. Он был слишком занят, и, ну можете прочесть сами, они потребовали объяснений. Смотритель станции Эмберли Ройяль, а он обычно пресмыкается передо мной, требовал объяснения, да поскорее. Главный инженер в св. Ботольфе требовал три или четыре объяснения, а лорд Муккамук, что смазывает локомотивы, требовал по объяснению каждый день. Я говорил им – говорил раз шестьдесят, что остановил их святой и священный поезд, потому что хотел войти в него.

Теперь уже не оставалось никакого сомнения в национальности говорившего. Манера говорить, жестикулировать, двигаться, в которой он был так старательно выдрессирован, исчезла вместе с маской напускного хладнокровия. То был законный сын самого Молодого Народа, предшественниками которого были краснокожие индейцы. Его голос поднялся до высоких гортанных звуков людей его расы, заметных только тогда, когда они говорят под влиянием возбуждения. В его близко поставленных друг к другу глазах сменялось выражение ничем не объяснимого страха, неразумного раздражения, быстрого и бесцельного полета мыслей, ребяческой жажды немедленной мести и патетического изумления ребенка, ударявшегося головой о дурной, злой стол.

А я знал, что с другой стороны стоит Компания, также не способная понимать что-либо, как и Вильтон.

– Я мог бы три раза купить их старую дорогу, – пробормотал он, играя ножом для разрезания бумаги и беспокойно двигаясь на месте.

– Надеюсь, вы не сказали им этого!

Ответа не было, но, читая письма, я почувствовал, что Вильтон, должно быть, высказал много удивительных вещей. Большая Бухонианская сначала просила объяснения причины остановки «Индуны» и нашла некоторое легкомыслие в полученном ею ответе. Тогда она рекомендовала «мистеру В. Сердженту» прислать своего адвоката к ее адвокату для соблюдения всех юридических формальностей.

– А вы не послали? – спросил я, подымая голову.

– Нет. Они обращались со мной, как с ничего не понимающим щенком. В адвокате не было ни малейшей необходимости. Все дело устроилось бы в пять минут спокойного разговора.

Я вернулся к корреспонденции. Большая Бухонианская сожалела, что спешные дела мешают кому-либо из директоров принять приглашение мистера В. Серджента приехать к нему и обсудить создавшееся положение. Большая Бухонианская старательно указывала, что ее действиями не руководит никакое враждебное чувство и что она не имеет в виду получение денег. Долг ее директоров требует защиты интересов их линии, а интересы эти не могут быть защищены, если будет установлен прецедент, в силу которого каждый из подданных королевы может остановить поезд во время его прохождения. Потом (это был новый раздел корреспонденции, так как дело касалось не менее пяти начальников департаментов) Компания допускала, что существует некоторое сомнение, имеющее основание, относительно характера обязанностей администрации при кризисах, происходящих с экспрессом, и дело должно быть решено судебным процессом, пока не будет вынесено авторитетное заключение – до Палаты лордов включительно, если окажется необходимым.

– Это уж совсем убило меня, – сказал Вильтон, читавший письма, наклонясь над моим плечом. – Я знал, что в конце концов наткнусь на британскую конституцию. Палата лордов – Господи Боже мой! Да ведь я же не подданный королевы!

– А я думал, что вы натурализовались здесь.

Вильтон сильно покраснел и сказал, что многое должно измениться в британской конституции, прежде чем он решится подать прошение о принятии его в британское подданство.

– Как это все нравится вам? – сказал он. – Не с ума ли они сошли там?

– Не знаю. Вы совершили такой поступок, который никому не приходил раньше в голову, и Компания не знает, как поступить в этом случае. Я вижу, что они предлагают прислать своего адвоката и какое-то другое официальное лицо, чтобы поговорить частным образом. Вот еще другое письмо, где вам предлагается воздвигнуть четырнадцатифутовую стену вокруг сада и посыпать ее наверху битым стеклом.