Павел Молитвин - Заметки о Солярисе

Галинский встал. Мы заглянули в отсек, куда он завел Хреньковского: тот развалясь сидел в кресле, перебирал бумаги. В другом конце комнаты был вход в следующие отсеки.

— Т-с-с… — Галинский приложил палец к губам. Мы заглянули туда.

В кресле сидел еще один Хреньковский и тоже перебирал бумаги.

— Да-а-а… — опешил я.

— А третий, сегодняшний, у Валеры в лаборатории, он над ним опыты проводит. Они стали появляться позавчера, после того, как мы подвергли Океан жесткому облучению. У нас было по паре таких. Это третья партия.

— А те?

Галинский потер обгорелое лицо, с которого клочьями сходила кожа. А мне-то показалось, что это загар!

— Автоматические капсулы. Иначе их нельзя уничтожить, регенерация. Нейтринные системы.

— Они… создаются Океаном? — мне показалось, что я вконец сошел с ума. Галинский словно прочел мои мысли.

— Именно Океаном. Океан генерирует их, основываясь на наших воспоминаниях, которые извлекает из нас во время сна.

— И что же с ними делать? Ведь они не дадут работать — я поежился, вспомнив, как лже-Хреньковский открывал дверь. — Ничего себе, нейтринные системы!

— Не дадут, — подтвердил Галинский. По начальнику на человека — это многовато для нормальной работы. Но отсылать их больше нельзя, не хватит капсул. Надо что-то придумать. У Валеры Сорокина есть идея, у меня тоже. Возможно, появится и у тебя. До утра, во всяком случае, мы можем работать спокойно. Я достал старые отчеты, и, чтобы просмотреть их, Хреньковским понадобится, по крайней мере, день.

— Но зачем старые отчеты Хреньковским, разве они их не знают?

— Я же объяснил: это не просто двойники, это твое и мое материализованное представление о Хреньковском. Твой — поглупее, мой — поумнее.

Я отправился к своим приборам. Чудеса чудесами, но от работы по графику меня никто не освобождал. И если план исследований будет сорван, на Земле мне придется иметь дело с настоящим Хреньковским, а ему история про двух и даже трех Юсуфов Вольдемаровичей вряд ли покажется смешной, с чувством юмора у него неважно.

Весь день я проработал, как проклятый, не отвлекаясь ни на каких двойников, не думая ни о Галинском, ни о Сорокине.

Утром я проснулся от шума. Опять Хреньковский? Старый или уже новый? В углу комнаты что-то звякнуло, и, открыв глаза, я увидел около корзинки со снятыми табличками сидевшего на корточках Адама Адамовича Серединкина. Я снова закрыл глаза. Но поздно — над моей головой уже кудахтало и блеяло, взвизгивало и похрюкивало.

— А, Саша, ты проснулся! Как я рад тебя видеть! Что же ты не поднимаешься, ах, какой у тебя здесь непорядок! И это каюта ученого! Какое пренебрежение техникой безопасности и инструкциями! А если приедет комиссия?

Серединкин был явлением редким даже среди начальников. Вел сектор физики, и два года я у него пасся. Он никогда не делал замечаний по работе, поскольку существом дела никогда не интересовался, зато мелочами мог свести с ума любого нормального человека. И сейчас он предложил мне развесить все таблички по местам и вообще «создать нормальные условия для работы».

Скрепя сердце я развесил таблички, пустил автоматы уборки и прикрепил на стены репродукции, которые успел откопать где-то Серединкин.

— Искусство и наука суть одно, они облагораживают человека и помогают ему развиться в гармоническую личность! — Адам Адамович вытер пот со лба, будто это он сам вешал картины и возился с автоматами кондиционирования, ароматизирования и витаминизирования воздуха. Интересно, а как он потеет, если у него другая структура, чем у нас?

Между тем Серединкин увидел пепельницу с окурками.

— О боже, Саша, неужели ты все еще куришь?! Мало того, что губишь здоровье и теряешь массу времени, тебе приходится и чаще проветривать помещения, что приводит к повышенному расходу энергии на Станции!

Похвально. Он знает, что мы на одной из орбитальных Станций!

— Адам Адамович, а вы в курсе, где мы сейчас находимся?

— Не знаю, а какое это имеет значение?

Тут я развел руками, такого я не ожидал даже от Серединкина.

— Мы находимся на Станции «Солярис». Пойдемте, я познакомлю вас с коллективом.

Мы обошли все общие отсеки Станции, и я рассказал Адаму Адамовичу все смешные и забавные случаи, когда-либо происходившие на станциях подобного типа, какие только мог вспомнить. Наконец мы нашли Галинского. Я познакомил их и поспешил скрыться, график мой был под угрозой…»

«…Я уже не удивился, когда, проснувшись на третье утро, обнаружил в моей каюте Никиту Петровича Цобо. Мы выпили кофе, я выслушал историю о больных деснах Никиты Петровича, пяток анекдотов десятилетней давности, после чего успешно сдал его Галинскому. Тот очень спешил. Поговорить мы смогли только на следующий день, когда я привел к нему очередного «гостя». Но говорил я на этот раз с Сорокиным — Галинскому было опять некогда. Меня удивил вид Сорокина: руки обмотаны бинтами, и огромный белый тюрбан украшает голову. Глубоко запавшие глаза его смотрели внимательно и чуть насмешливо.

— Экспериментируете? — кивнул я вслед ушедшим. — И каковы результаты?

Сорокин выпростал из бинтов пальцы, словно обожженные кислотой, и пощелкал тумблерами на приборной панели. На стене зажглись экраны. На одном была кают-компания, где за столом склонились над бумагами и папками сразу три Хреньковских. На других экранах вместе и порознь сидело еще человек десять «гостей».

— Ну, как Хреньковские? — спросил я.

— Прекрасно. Долго решали, кто главнее, а теперь заняты составлением плана работы для нас.

— А остальные?

— Тоже начальники. Трудятся над директивами.

— Но почему Океан создает именно начальников?

— Вероятно, их образы лучше всего отпечатались в нашем мозгу. Возможно, Океан нащупал область подчинения в нашем сознании. Поскольку мы люди сознательные и дисциплинированные, эта область развита у нас сильнее. Посчитав ее главной, он и создал прототипы запечатленных там личностей. А ты продолжаешь выполнять график?

Я сухо ответил, что да, выполняю и впредь намерен этим заниматься, если, конечно, им не нужна моя помощь.

— Пока справляемся. А тебе не кажется, что в связи с появлением «гостей» график работы стоило бы пересмотреть? На мой взгляд, в такой ситуации он становится бессмысленным.

— Многое из того, что я делаю, мне кажется бессмысленным, но, в конце концов, я прислан сюда не обсуждать полученные указания, а выполнять их.

Я пошел на рабочее место. Пусть они пытаются решать великие задачи, пусть считают себя гениальными учеными. Еще неизвестно, понравится ли настоящему Хреньковскому история с его двойниками. А выполненный план наблюдений — это, во всяком случае, ощутимый результат.