Дэвид Седарис - Чем я обязан университету

Опубликовано в журнале «Иностранная литература» 2011, № 1

Перевод Светланы Силаковой

Занятно прогуляться по кампусу, где не бывал со студенческих лет: Принстон просто не узнать! Вот, например, эта церковь: в наше время здесь была лишь расчищенная в лесу площадка, огороженная частоколом. Тогда явка на молитву была обязательной. А попробовали бы вы сачковать, беззвучно шевеля губами! Нет, молитвы полагалось знать наизусть и произносить с подлинным чувством. Боюсь, вы сейчас поймете, что я безнадежно устарел: тогда даже Христа еще не было. Мы поклонялись богу по имени Сейшейтайба, у которого было пять глаз. Один — прямо на кадыке. Никто из нас так его и не повстречал, но нас предупреждали, что пришествие возможно с минуты на минуту, и мы всегда были наготове. “Главное, не гляди на его шею”, - твердил я себе.

Теперь-то смешно — а тогда подобные вещи меня глубоко волновали. А некоторые однокурсники так нервничали, что у них стала хромать успеваемость. Боюсь, вы сейчас окончательно убедитесь, что я безнадежно устарел, но я вам все-таки расскажу: в наше время учились еще по системе “зачет-незачет”. Получили зачет — дышите спокойно, провалились — пожалуйте на костер для сожжения заживо на месте, где теперь стоит корпус транссексуаловедения. К концу первой сессии весь кампус заволокло дымом, и мы пробирались между корпусами на ощупь. Некоторые говорили: запах как запах, мясной, совсем как от барбекю, но я-то улавливал разницу. Посудите сами: разве на мангалах жарят волосы? Или те уродские тупоносые ботинки, в которых мы все ходили?

Однако нельзя отрицать: эта система нас мобилизовывала. Будь я сожжен заживо за неуспеваемость, родители меня бы убили, отец уж наверняка: побуждения у него были самые добрые, но, на мой взгляд, он чересчур воодушевился. Скупил все, что попалось: латы с гербом Принстона, ночной колпак с гербом Принстона и даже бархатный плащ с головой тигра, висевшей на спине, точно рюкзак. В мои времена талисманом принстонской команды был саблезубый тигр: сами посудите, каким идиотом отец выглядел в плаще и как больно было в нем садиться. А всю свою телегу отец обклеил стикерами: “Тащусь в Принстон, тащусь от Принстона”, “Мой сын поступил в лучший университет США, а мне перепал лишь счет на сто шестьдесят восемь тысяч долларов”. И так далее, и тому подобное, что-то во всем этом было… слегка нездоровое.

В наше время студентов первым делом отправляли на семинар по скромности: восьмичасовое занятие, явка всего первого курса обязательна. Не знаю, как теперь, а у нас семинар проходил в форме ролевой игры: мы с однокурсниками изображали выпускников, а профессор — человека с улицы: солдата, коновала, шлюху с золотым сердцем.

— А скажите-ка, голубчик, вы учились в университете высшего образования?

Нам вдолбили: любому человеку с оружием или рабочим инструментом надо отвечать:

— Чего-о? Мы колледжев не кончали!

Но если собеседник — сам человек с дипломом, позволительно признаться: “Было дело”, а иногда: “Да, как бы учился”.

— А где вы как бы учились?

Ответ на этот вопрос должен был от зубов отскакивать. Главное — правильная интонация. Иностранные студенты мучались страшно.

— А где вы как бы учились?

А ты:

— Э-э-э, в Принстоне? — неуверенно так, словно на устном экзамене плаваешь.

— Да-а? В Принстоне! — восклицал профессор. — Вот здорово!

Дай ему излить восторг, но едва он начнет щебетать, какой ты, наверно, целеустремленный и талантливый, протестующе вскинь руки:

— Да что вы, поступить туда совсем несложно…

Собеседник разевал рот:

— Ну да? А мне говорили…

А вы ему:

— Не верьте. Ничего подобного. Университет не из лучших.

Вот так следовало держаться — умалять себя. Нелегкая задача, когда где-то неподалеку стоит твой отец и зачитывает в мегафон приказ о твоем зачислении.

Чтобы слегка остудить его пыл, я объявил, что буду специализироваться на отцеубийстве. В мое время программа в Принстоне была очень сильная, лучшая в стране, но это не совсем та специальность, которой отцы гордятся. В смысле большинство отцов. Мой, наоборот, просиял.

— Убит выпускником Принстона! — вскричал он. — И вдобавок собственным сыном!

Маме стало завидно, правда-правда.

— А что плохого в матереубийстве? — возмутилась она. — Или я не человек?

Началась перебранка, и, чтобы восстановить мир в семье, я пообещал подумать о двойной специализации.

— Значит, нам придется доплачивать? — воскликнули они в унисон.

В последние месяцы, прожитые в родительском доме, мне пришлось несладко, но вот начался первый семестр первого курса, и меня закружил вихрь интеллектуальной жизни. Моим любимым предметом было идолопоклонство, вот только отец возмущался:

— Черт подери, какое отношение это имеет к отцеубийству?

А я отвечал:

— Ну-у-у… Самое прямое.

Отец не понимал, что все взаимосвязано: одна научная дисциплина выводит тебя на другую, и так получается цепочка, которая поднимает голову и шипит коброй, когда после трех бессонных суток куришь кальян. А если закинуться кислотой, цепочка еще круче — типа пожирает все вокруг себя. Но мой папа в колледже не учился и совершенно не разбирался во всестороннем гуманитарном образовании. Он думал, что с утра до вечера, даже без перерывов на обед, я должен обучаться убийству. Слава богу, реальный учебный процесс устроен совсем иначе!

Если честно, я и сам не знал, что именно хочу изучать, и первые пять-шесть лет выбирал наугад. Мне понравились мародерство и астрология, но по-настоящему увлекло сравнительное литературоведение. Тогда поле для сравнений было невелико — полдюжины эпических поэм и один роман о даме из детективного агентства, — но как раз это меня и привлекло: направление новое, перспективное. Вот только попробуйте втолковать это моим родителям…

— Значит, ты нас не убьешь? — спросила мать. — Но я уже всем рассказала, что ты получишь дипломы сразу по двум специальностям.

Папа выдал свое коронное:

— Сын, ты меня разочаровываешь, — а затем прочел лекцию о практическом применении диплома: — Значит, будешь изучать литературу? А чем станешь на хлеб зарабатывать — литературщиной?

Все каникулы мы с отцом препирались, а потом, когда я уже собирался возвращаться в университет, отец зашел ко мне в комнату.

— Обещай ничего не отвергать сплеча, — сказал он. И, перед тем как выскользнуть за дверь, незаметно сунул в мой рюкзак кинжал с выгравированным напутствием.

За время учебы в Принстоне у меня было немало прекрасных учителей, но чаще всего я вспоминаю о докторе гадательных наук — форменной ведьме: седые патлы, бородавки величиной с молодую картошку и все такое. Она обучила нас предсказывать погоду на две недели вперед, но расспрашивать ее о более существенных вещах, увы, было бессмысленно.