Лиза де Терэн - Разве круиз - это проклятие?

Я никогда не была ясновидящей, но я должна была бы догадаться, — да и кто угодно мог, — что в нашем кубрике не все идет как по маслу, в тот день, когда прошли четыре всадника Апокалипсиса. Я стояла в дверях своей кладовки, развешивая своим серебряным совком мыльный порошок, когда они прошли мимо меня. Трое из них были в длинных черных пальто и черных шляпах, и они выглядели одинаково: у всех были пепельно-серые лица и завитки темных волос около ушей. Они прошли зловещим, угрожающим шагом и вторглись во владения Сирила. Четвертого человека, сопровождавшего первых трех, описать совершенно невозможно. Не могу сказать, был ли он блондин или брюнет. Не могу припомнить, был ли он тоже в длинном черном пальто или нет. Я знаю только, что, когда они прошли, я почувствовала, как по коридору повеяло холодом, и я ждала их ухода из мужского туалета так напряженно, что очень смутно сознавала, как произошло то, что привело к происшествию.

Там были только три кабинки, а писсуары давно уже были завалены ботинками Сирила. Оттуда не было слышно сливаемой воды и вообще никаких звуков. Я знаю, что происшествие произошло в три часа дня, и я могу поручиться, что три еврея и их спутник не выходили от Сирила с того времени до десяти часов вечера. Не знаю, может быть, они вышли оттуда в течение тех шестнадцати минут, когда я уходила на верхнюю палубу, чтобы выследить ту толстуху. Они могли исчезнуть, пока я подкрадывалась сзади к этой толстозадой злодейке. Их не было на верхней палубе, когда ее грушеобразные бедра сорвались в воду. В этот момент на палубе вообще, кроме меня, никого не было. Я в этом совершенно уверена. Позже я слышала, что она была очень знаменита. Кажется, во время плавания люди подходили к ней и просили автограф. Рыбам-то, небось, наплевать на ее творчество, но ведь рыбы тоже — высшие существа. Толстухе они воздали бы должное. Целовали бы они ее белое мясо совсем по-другому. Есть в этом, должно быть, какая-то справедливость.

До того в мою запертую кабинку никто никогда не входил. Замок там был не больно крепкий, да крепче и не нужно было. На корабле действовал неписаный закон — уважать чужие привязанности и чудачества. Весь корабль был разгорожен на участки, каждый из которых был кому-то отдан на все время плавания. Мы примирились с тем, что полагаемся на числа, а то, что под нами море, оказывало благотворное влияние.

В моем женском туалете были четыре кабинки. На одну больше, чем у Сирила, потому что мы, женщины, известны своей склонностью покрасоваться перед зеркалом, и мочевой пузырь у нас слабее. Когда эта толстая захватчица вторглась в мои владения, три кабинки были открыты настежь. Но ясно как день, что, хотя она разыгрывала из себя святую невинность, на самом деле ее одолевала жадность. Она хотела всего, что не ее. Ее приход возвестили четыре всадника. Остальное она сделала сама. Даже пища у нее в желудке была не такая, как у прочих смертных. От роскошества этой пищи она вся гнила и тухла. Она ворвалась на мой участок и заполнила мой мир своей тушей, а потом она вломилась в мое святилище и разверзлась над унитазом. До того одни только Сирил и Рут, да я сама, приближались к моим тритонам. Мы понимали их превосходство, и мы им поклонялись. Может быть, что до Сирила, то он их просто уважал. Святотатству, которое совершила эта толстуха, просто нет названия. Свои бестселлеры она, кажется, как-то называла, и она как-то называла всех этих жирных героев, распиравших их страницы, но того, что она натворила, никакими словами не описать; я помню ее фамилию, но называть ее не буду. Я гнушаюсь выговаривать звуки, обозначающие эту особу, которая излила в мою святыню свой понос, а затем спустила воду и смыла в море самое замечательное сообщество тритонов, какое я когда-либо видела.

А ведь Сирил меня предупреждал. Он нередко говорил, что все доброе и красивое будет смыто в море и утонет. Мы будем соседствовать только с рыбами, мертвецами и костями динозавров. Он утверждал, что само наше пребывание там, под водой, — это предвестие нашего конечного уничтожения. Уж лучше бы мне самой погибнуть в теплой, соленой воде Карибского моря, чем так лишиться своих тритонов. Я бы с радостью приняла смерть вместо них. Я представляю себе, как они захлебывались в рассоле, и меня мучают кошмары. То, что совершившая убийство последовала за своими жертвами — это всего-навсего звено в цепи, моих дорогих малюток мне это не вернет. Иногда даже больше, чем их мелодий, мне недостает слабого пожатия их пальцев.

Путь через Атлантику от Саутгемптона до Барбадоса, с остановками в Ла-Корунье и на Тенерифе, занимает шестнадцать дней. След корабля плетет кружева на воде. Я начинала думать, что, может быть, саламандры, вопреки всем доказательствам обратного, способны выжить и в соленой воде. Может быть, они вовсе не утонули, а просто приспособились к своей новой соленой среде. Может быть, поскольку они высшие существа, они развили у себя способности, которых я и вообразить не могу, и основали новое сообщество глубоко под водой, на дне морском.

Lisa St. Aubin de Teran

Журнал «Англия» — 1991 — № 1(117)