Роберт Стивенсон - Ночлег

Вдруг далеко впереди он увидел какую-то темную массу и пару фонарей. Эта масса двигалась, и фонари колыхались, точно их несли шагавшие люди. Это был патруль. Патруль переходил только поперек пути Вильона, но он счел более благоразумным исчезнуть из его поля зрения как можно быстрее. У него не было ни малейшего желания попасть под суд, и он отлично сознавал, что оставил на снегу бросающиеся в глаза следы. Как раз по правую сторону от него находилась большая гостиница с башенками и широким портиком перед дверью; дом наполовину развалился и стоял пустым; это вспомнил Вильон. Он поднялся на три ступеньки и скрылся в глубине портика. После блеска снежных улиц, внутри было совершенно темно, и Вильон ощупью шел, вытянув вперед руки. Вдруг он споткнулся обо что-то одновременно твердое и мягкое, плотное и рыхлое. Сердце его затрепетало. Он отпрыгнул на два шага назад, и стал пристально вглядываться в неожиданное препятствие. Скоро он с облегчением засмеялся. Это была женщина и уже мертвая. Он стал на колени, чтобы окончательно убедиться в этом. Она была холодна как лед, окоченела как палка. От ветра в ее волосах вздымался лоскуток ленты; щеки были густо нарумянены, очевидно, совсем еще недавно перед смертью. Вильон пошарил в карманах – они были совершенно пусты, но в чулке под подвязкой Вильон нашел две маленьких монеты; это было очень мало, но все же хоть что-нибудь, и поэт растрогался при мысли о том, что женщина умерла, не успев истратить своих денег. Это казалось ему мрачной и печальной тайной, и, с монетами в руке, он переводил свой взор с мертвой женщины на деньги и с денег на мертвую женщину, покачивая головой при размышлениях о загадке человеческой жизни. Генрих V, король Англии, умерший в Венсенне как раз после покорения Франции, и эта бедная потаскушка, закоченевшая у порога человеческого жилья, прежде чем она успела истратить свои деньги – это казалось ему слишком жестоким. На две маленькие монетки можно было приобрести очень немногое. Однако приобретенное оставило бы более приятный вкус у нее во рту, в то время как дьявол пришел бы за ее душой, предоставляя тело птицам и червям. Поэт хотел бы использовать все свои силы, прежде чем погаснет свет в его глазах.

Размышляя таким образом, он машинально схватился за карман. Сердце его замерло; с ног до головы охватило его ощущение холодной дрожи; он окаменел на мгновение, потом опять почувствовал лихорадочный озноб, и мысль о пропавшем кошельке заставила его покрыться обильным потом. Растратить деньги – очень естественно и жизненно – это естественный переход между ними и получающимися от них наслаждениями; только одна граница между ними – время; и расточитель с несколькими кронами богат как римский император, пока они неистрачены. Для такого человека потеря денег – наибольшее несчастье; это значит упасть в одно мгновение с неба в пропасть – быть всем и стать ничем. И всего ужаснее, что из-за них, из-за этих пропавших для него самого денег, он может еще попасться, и завтра же быть повешенным из-за кошелька, доставшегося с таким трудом и так глупо исчезнувшего. Вильон с ругательством выбросил обе монетки на улицу, погрозил кулаком небу, затопал ногами, стал даже топтать ими жалкий труп.

Одумавшись, он зашагал назад по своим следам к только что оставленному дому за кладбищенской стеной. Он уже не боялся больше патруля, который удалился и во всяком случае прошел мимо, и думал только о своем пропавшем кошельке. Конечно, он ничего не нашел. Не обронил ли он его в самом доме? Ему хотелось пойти туда и убедиться, но мысль об ужасном жильце оставленной комнаты лишала его мужества. Подойдя ближе к дому он увидел, что их усилия потушить огонь оказались напрасными; напротив, огонь еще больше разгорелся, и его изменчивый свет играл в щелях двери и окна, и это снова вселило в него ужас перед властями и парижской виселицей.

Он вернулся к портику гостиницы и стал искать в снегу брошенные им в порыве детского негодования маленькие монетки. Но он нашел только одну, другая отлетела, должно быть, далеко и глубоко погрузилась в снег. С единственной монетой в кармане его план провести ночь в какой-нибудь, хоть самой плохонькой, таверне, рушился. Настоящую печаль, настоящее горе испытывал он, стоя грустный перед портиком. Пот высох на нем, и хотя ветер утих, мороз становился все крепче, и он чувствовал, как цепенеет и как болит у него сердце. Что делать? Как ни было поздно, как ни мало надеялся он на успех, все же нужно было попробовать попасть в дом его крестного отца, капеллана церкви святого Бенуа.

Он бежал всю дорогу и, дойдя до дома, робко постучал. Ответа не было. Он стучал еще и еще, с каждым разом все сильнее; наконец, послышались приближавшиеся шаги. Раскрылась форточка в обитой железными гвоздями двери, и мелькнул в ней луч желтого света.

– Приблизьте лицо свое к форточке, – раздался изнутри голос капеллана.

– Это я, – жалобно произнес Вильон.

– О, это только ты, вот что, – возразил капеллан и выругался крепким несвященниковским ругательством за то, что Вильон беспокоит его в такой поздний час, пожелав ему провалиться в тартарары, или туда, откуда он явился.

– У меня застыли руки, онемели ноги, – жаловался Вильон, – их дергает судорога; нос болит от резкого холода; я весь продрог, могу умереть до утра! Пустите только на эту ночь и, клянусь Богом, я никогда больше не обращусь к вам, крестный!

– Надо было раньше прийти, – холодно ответил капеллан. – Уйди, это будет полезный для тебя урок. Молодые люди нуждаются в уроках, это было и прежде, и будет всегда.

Он закрыл форточку и удалился во внутренние покои.

Вильон был вне себя от бешенства. Он колотил дверь руками и ногами, хриплым голосом выкрикивая угрозы по адресу капеллана.

– Хитрая, старая лисица! – кричал он. – Попадись только мне в руки, живо полетишь в бездонную пропасть!

Поэт услышал, как внутри слабо стукнула дверь. Он с проклятием зажал рукой рот. Затем его заняла юмористическая сторона положения; он засмеялся и весело взглянул на небо, где звезды, казалось, перемигивались по поводу его неудач.

Что же делать? Было еще очень темно на морозных улицах. Мысль об умершей женщине быстро появилась в его мозгу, и сердце снова сжалось от страха. То, что случилось с нею в начале ночи, легко может случиться с ним перед рассветом. А он так молод! И какие бесчисленные возможности разнообразных наслаждений еще перед ним! Он почти патетически отнесся к мыслям о своей собственной судьбе, как будто это был кто-нибудь другой, и даже рисовал маленькую воображаемую виньетку к описанию утреннего происшествия, к моменту, когда будет найдено его замерзшее тело.

Он мысленно взвесил все шансы, шевеля между пальцами свою монетку. К несчастью, он был в плохих отношениях с некоторыми старыми приятелями, которые раньше могли бы его пожалеть и прийти на помощь в этом опасном положении. Он сочинял пасквили на их счет, бил, надувал их; и, однако, теперь, когда он был в таком тяжелом положении, он подумал, что, быть может, найдется хоть один, кто будет тронут его несчастиями. Это уже был шанс. Во всяком случае можно попытаться, и он направился к одному из таких приятелей.