Владимир Данихнов - Моногамия

И вот теперь утро, в подвале пыльно, и жирная муха летает под потолком, гоняясь за тополиным пухом.

Легкая, почти невесомая пушинка опускается ко мне. Она очень похожа на снежинку, и я вспоминаю детство, Рождество и маму.

Я не помню отца. Мой отец – шприц с биологическим материалом.

Голоса неподалеку. Грубые мужские голоса. Патруль?

Я вдруг совершенно четко понимаю, что Сережа меня никогда не простит. Что я его больше никогда не увижу.

Я отпускаю руку, и живая снежинка опускается мне на нос.

Я чихаю.

Какое наслаждение…

Вскакиваю с раскладушки как раз в тот самый момент, когда под сильными ударами мужских плеч хлипкая дверь срывается с петель. Пыль, грохот. В подвал врывается солнечный свет.

Их двое: Сережа и еще один, незнакомый мне мужчина. В руках у Сережи пистолет. Ствол направлен на меня. Ствол дрожит.

Сережка не ожидал меня здесь увидеть.

Я смотрю в его глаза, а он – в мои.

В подвале слишком пыльно и не видно, отражаюсь ли я в его зрачках.

В подвале слишком пыльно и не видно, отражается ли он в моих зрачках.

Напарник Сережи говорит:

– Что ты ждешь? Кончай тварь, Серый!

А я говорю:

– Я пошла за тобой, Сережа.

Ствол дрожит.

Сереже очень идет военная форма. Сереже очень идет лихо задвинутая на затылок фуражка. Я любуюсь своим милым. Я так мечтала, чтобы он надел на мой безымянный палец тоненькое изящное колечко.

Сережа говорит:

– Заткнись.

Я хочу только его. Мне нужен только он в этом мире.

Напарник спрашивает:

– Ты что, ее знаешь?

Я говорю:

– Я хочу, чтобы ты стал моим мужем, Сережа.

Напарник спрашивает:

– Ты ее знаешь?

Ствол дрожит.

Сережа говорит:

– Заткнись!

Напарник кричит:

– Ты – ублюдочный предатель!

Ствол дрожит.

Потом ствол дергается, и запах пороха смешивается с запахом пыли. Напарник Сережи падает на пол. Он падает на пол, и соленый запах крови смешивается с запахом пыли.

Он падает на пол с дыркой во лбу.

Сережа смотрит на меня, а потом говорит:

– Даже в Библии говорится…

Он приставляет ствол к виску и говорит:

– Женщина – источник греха…

Еще он говорит:

– Я согрешил. – И стреляет.

За стеной топот. За стеной грубые мужские выкрики – скоро сюда придут. А пока мы одни – я и Сережа.

Мой навеки Сережа. Моя судьба.

Я опускаюсь на колени перед телом любимого, трогаю его ладонь. Ладошка еще теплая. Я заглядываю в его глаза.

В них все еще отражается мое лицо.

Рядом с телом Сережки валяется книжка знаменитого автора. «Теория моногамии».

Библия нашего поколения.

Я глажу ладонь любимого правой рукой – безымянным пальцем – а левой вытягиваю у него из руки пистолет.

И стреляю в книгу.

Я кричу.

Я кричу так громко, чтобы меня услышал весь мир.

Я стреляю.

Отдача бьет по руке.

Глаза застилают слезы.

Я кричу.

Снаружи орут мужчины.

Я стреляю.

Вы уже представляете, что случилось дальше?

У меня закончились патроны.

Пистолет щелкал, а от книжки остался кусочек обложки с надписью «моногамии».

Вы уже представляете, что случилось дальше?

Я лежала рядом с Сережкой и смотрела ему в глаза.

Я понимала, что больше никогда никого не смогу полюбить.

И я не представляла, что случится дальше.

И я не представляла, ради чего мне теперь стоит жить.