Джо Аберкромби - Жить все труднее

Дьявольщина, как же она ненавидела Сипани.

Проклятый слепящий туман, проклятый плеск волны и проклятая всепоглощающая тошнотворная вонь отбросов. Проклятые балы, маскарады и попойки. Веселье… Здесь каждый до чертиков весел или, по крайней мере, притворяется веселым. А хуже всего, что все люди – сволочи. Все поголовно – мужчины, женщины, дети – мерзавцы. А многие еще и дураки и лжецы.

Карколф ненавидела Сипани. Но снова вернулась сюда. А теперь задавалась вопросом – и кто же здесь дурак?

Из тумана перед ней донесся взрыв смеха, Карколф скользнула под прикрытие дверного проема, одной рукой поглаживая эфес меча. Хороший курьер не доверяет никому, а она была самым лучшим. И в Сипани она доверяла… Пожалуй, меньше чем никому.

Еще одна шайка пьяных гуляк вынырнула из мрака. Человек в маске в виде «месяца» тыкал пальцем в женщину, которая нарезалась так, что свалилась, не устояв на высоких каблуках. Все хохотали. Один потрясал кружевными манжетами, словно в жизни не видел ничего более веселого, чем человек, напившийся так, что не в силах стоять на ногах. Карколф подняла глаза к небу, утешая себя мыслями, что под масками они ненавидят город так же, как и она, даже когда пытаются развлекаться.

Уединившись в арке под дверью, Карколф нахмурилась. Черт возьми, ей просто необходим отдых. Иначе она превратится в сраную сучку. Осталось не так много, а дальше будет только хуже. Уподобиться людям, которые презирали весь мир? Неужели она превращается в своего проклятого отца?

– Только не это, – пробормотала она.

В тот миг, когда пьяницы растворились в темноте, Карколф выскользнула из укрытия и припустила – ни слишком быстро, ни слишком медленно, – бесшумно ступая мягкими сапожками по мокрой мостовой. Неприметный плащ делал ее почти невидимой, скрывая очертания и позволяя затеряться среди самых обычных людей, которых в Сипани почти не осталось.

Где-то к западу отсюда ее окованная сталью карета мчится по широким улицам с немыслимой скоростью. Железные колеса высекают яркие искры из камня, грохочут на мостах. Напуганные случайные прохожие кидаются врассыпную. Кнут возницы стегает по взмыленным бокам коней. Дюжина наемных охранников топочет следом. Свет фонарей играет на капельках воды, которые усеивают доспехи. Само собой, пока люди Рудокопа не начинают свою игру: свистят стрелы, кричат люди, ржут кони, рухнувшая карета вылетает на обочину, звенят клинки, и, наконец, замок с железного сундука сорван при помощи огненного зелья, нетерпеливые ладони разгоняют клубы удушливого дыма, крышка поднята и… пустота.

Карколф позволила себе мимолетную улыбку, похлопав по выпуклости у ее ребер. Груз надежно спрятан, зашит в подкладку ее плаща.

Сосредоточившись, она слегка разбежалась и, пролетев три шага над маслянистой водой, опустилась на скрипнувшую под ее весом палубу полуразрушенной баржи, покачнулась, но устояла на ногах. Конечно, можно было пойти в обход по Финтайн-Бридж, но это лишний крюк, тем паче путь хорошо просматривался, а лодка скрывалась в тени, и, кроме того, дорога существенно укорачивалась. Она много раз это проверяла. По мере возможности Карколф старалась не полагаться на волю случая. По ее опыту, удача была той еще шлюхой.

Сморщенный тип выглянул из темноты каюты. Пар валил из помятого чайника.

– Ты кто, черт подери?

– Никто! – радостно откликнулась Карколф. – Просто иду мимо!

И прыгнула с качающихся досок на каменный парапет с той стороны канала, растворившись в тумане, который смердел сырой землей. «Просто иду мимо». Прямиком в порт, чтобы продолжить увлекательное путешествие, теперь уже по воле волн. Или, хотя бы, превратиться в сраную сучку. Везде, где Карколф бывала, она не оставляла следов. Всегда просто проходила мимо.

Где-то на востоке этот придурочный Помбрайн ехал верхом в окружении четырех телохранителей. Он совсем не похож на нее, особенно усы и всякое такое, но кутался в ее плащ с приметной вышивкой, а потому вполне мог сойти за ее двойника. Нищий сутенер, самодовольно полагающий, что вынужден играть роль Карколф, пока состоятельная дама, избегающая огласки, посещает любовника. Она вздохнула. Как бы не так… Карколф утешила себя мыслью, как обалдеет Помбрайн, когда эти два ублюдка, Омут и Отмель, выдернут его из седла и поразятся его усам, а потом, с возрастающим разочарованием, заглянут под плащ и, наконец, выпотрошат его труп, чтобы найти… не найти ничего.

Карколф вновь похлопала по выпуклости и прибавила шаг. Потому-то она и шла выверенной дорогой, в одиночку и пешком, по переулкам и подворотням, избегая проходных дворов и старых лестниц, мимо рушащихся дворцов и ветшающих доходных домов, через ворота, открытые ненадолго, согласно тайной договоренности, а потом по короткому отрезку канала, который приведет ее в порт, позволяя выгадать час или два.

Похоже, после этого задания ей в самом деле придется передохнуть. Она молча провела языком по внутренней части нижней губы, где в последнее время образовалась маленькая, но очень и очень болезненная язвочка. Все, что она видит, – работа. Может, съездить в Адую? Погостить у брата, повидать племянниц? Сколько им лет сейчас? Тьфу ты… Нет уж, она припомнила, какой мерзкой сукой была ее невестка. Одна из тех, которая готова издеваться над всеми. Похожа на отца Карколф. Не поэтому ли брат взял замуж настолько отвратную женщину?..

Когда Карколф нырнула под растрескавшуюся арку, откуда-то донеслась музыка. Скрипач либо настраивал инструмент, либо играл на удивление отвратно. Но здесь и не такое услышишь. На поросшей мхом стене хлопали и шуршали бумажки, на которых виднелись едва заметные буковки, призывающие патриотично настроенных граждан города восстать против тирании Снейка Талиса. Карколф фыркнула. Большинство обитателей Сипани предпочитали опускаться, а не восставать, а среди оставшихся патриотов днем с огнем не сыщешь.

Она попыталась пальцами оттянуть натирающие кожу брюки, но безрезультатно. Ну, сколько надо заплатить портному, чтобы получить одежду, которая не трет и не давит? Карколф перепрыгнула на узкую дорожку рядом с застоявшимся каналом, чью поверхность покрывала тина и мусор, на ходу стараясь поправить шов. Не помогало. Будь проклята эта мода на облегающие брюки! Возможно, это наказание свыше за то, что она расплатилась с портным фальшивыми монетами? Но по обыкновению Карколф больше интересовало сиюминутное благополучие, чем вселенские кары, и она стремилась уклоняться от платы всякий раз, как только могла. Это стало поистине ее жизненным принципом, а отец говорил, что человек должен во что бы то ни стало придерживаться принципов.