Кэтрин Мэнсфилд - Идеальная семья

В тот вечер впервые в своей жизни, проходя сквозь вращающуюся дверь и делая три широких шага в направлении к тротуару, старый мистер Нив почувствовал, что слишком стар для весны.

Весна — теплая, нетерпеливая, беспокойная — пришла, ожидая его в золотом свете, готовая на глазах у всех подбежать, обдуть его седую бороду, повиснуть сладко на его руке. А он не мог встретить ее, нет; он не мог смело встретить еще раз и шагнуть прочь, бойко как молодой человек. Он устал и, хотя позднее солнце все еще светило, было необычайно холодно, и чувство оцепенения расходилось по всему телу.

Довольно внезапно его покинула энергия, его сердце больше не выдерживало эту веселость и яркое движение; это смущало его. Он хотел остановиться, отмахнуться от этого своей палкой, и сказать «Уходите прочь!»

Внезапно потребовалось ужасное усилие, чтобы приветствовать, как обычно — слегка касаясь широкополой фетровой шляпы с помощью палки — всех людей, которых он знал, друзей, знакомых, владельцев магазина, почтальонов, водителей.

Но веселый взгляд, который сопровождался жестикуляцией, доброжелательное подмигивание, которое, казалось, говорило, «я — достойный противник и даже более для любого из вас» — с этим старый мистер Нив вообще не мог справиться. Он шел, высоко поднимая колени, как будто пробивался сквозь воздух, который почему-то стал тяжелым и плотным как вода.

Толпы людей торопились домой, звенели трамваи, гремели легкие телеги, большие великолепные такси быстро катились с тем отчаянным, демонстративным безразличием, которое каждый видел только во сне…

Это был обычный день, похожий на все другие дни в офисе. Ничего особенного не произошло. Гарольд не возвратился с обеда до четырех часов. Где он? Чем занимается? Он не собирался сообщать об этом своему отцу. Старый мистер Нив, так уж случилось, оказался в вестибюле и прощался с посетителем, когда медленно вошел Гарольд, как обычно элегантно одетый, невозмутимый, учтивый, улыбаясь своей характерной легкой полуулыбкой, которую женщины считали такой очаровательной.

Ах, Гарольд был слишком красив, слишком красив, вне всяких сомнений; это было проблемой с самого начала. Ни один мужчина не имеет права на такие глаза, такие ресницы, губы; это было сверхъестественно.

Что касается его матери, сестер и слуг, без преувеличения можно было сказать, что они сделали из него молодого бога. Они поклонялись Гарольду, они прощали ему все. А он нуждался в некотором прощении с тех пор, как ему исполнилось тринадцать лет. Гарольд украл кошелек у своей матери, взял оттуда деньги и спрятал его в спальне повара.

Старый мистер Нив резко ударил палкой о край тротуара. Но не только его семья испортила Гарольда, размышлял он, это были все. Ему приходилось только смотреть и улыбаться, а дела пошли плохо еще до него. Поэтому, возможно, не было ничего удивительного в том, что для продолжения семейной традиции Гарольда ожидал офис.

Хм, хм! Но это невозможно представить. Ни один бизнес, даже успешное, авторитетное, прибыльное предприятие не выдержит, если к нему относиться несерьезно. Человек должен вложить всю свою душу и сердце в дело, или все развалится по кусочкам на его глазах…

И кроме того, Шарлотта и девочки всегда считали, что он должен передать все это Гарольду, уйти в отставку и проводить время, наслаждаясь собой. Наслаждаясь собой! Старый мистер Нив остановился как вкопанный у древних пальм возле зданий Правительства!

Наслаждаться собой! Вечерний ветер раскачал листья на деревьях, и они словно рассмеялись тонким веселым смехом. Сидеть дома сложа руки, сознавая все время, что дело его жизни ускользает, растворяется, утекая сквозь прекрасные пальцы Гарольда, пока тот улыбается…

«Почему ты так неблагоразумен, отец? У тебя нет абсолютно никакой необходимости ходить в офис. Нам очень неловко, когда люди упорно твердят, как устало ты выглядишь. У нас есть этот огромный дом и сад. Конечно, ты мог бы стать счастливым — принять это для разнообразия. Или найти себе какое-нибудь хобби.»

И маленькая Лола вступила в разговор надменно: «У всех мужчин должно быть хобби. Невозможно жить, если ничем не интересуешься.»

Это ж надо! Он не мог справиться с мрачной улыбкой, и с трудом начал подниматься на холм, который вел на Харкорт-Авеню. Что стало бы с Лолой, ее сестрами и Шарлоттой, если бы у него появилось хобби, хотелось бы ему знать?

С помощью хобби невозможно заплатить за таунхаус и приморское бунгало, и за лошадей, и за гольф и за граммофон по шестьдесят гиней в музыкальной комнате для танцев. Нет, ему было не жалко для них всего этого.

Да, они были умными, красивыми девушками, и Шарлотта была замечательной женщиной; для них было так естественно находиться в привилегированном положении. На самом деле, ни один дом в городе не был так популярен как их дом; никакая другая семья не развлекалась так много.

И сколько раз старый мистер Нив, выставляя коробку для сигар на стол в курительной комнате, выслушивал похвалы в адрес своей жены, дочерей и даже себя самого.

— Вы — идеальная семья, сэр, идеальная семья. Это похоже на то, о чем каждый читает или видит на сцене.

— Согласен, дружище, — отвечал старый мистер Нив. — Попробуйте одну из этих сигар, я думаю, они вам понравятся. И если вы отправитесь курить в сад, то, полагаю, найдете девушек на лужайке.

Вот почему девочки никогда не выйдут замуж, как говорили люди. Они, могли бы выйти замуж за кого-нибудь. Но им было слишком хорошо дома. Они были слишком счастливы вместе, девочки и Шарлотта. Хм, хм! Ну, хорошо. Возможно, так…

Тем временем он шагал вдоль модной Харкорт-Авеню; он достиг углового дома, их дома. Въездные ворота были открыты; виднелись свежие следы колес на подъездной аллее.

И затем он оказался лицом к лицу перед большим белым домом, с его широко открытыми окнами, тюлевыми занавесками, парящими на ветру, синими соцветиями гиацинтов на широких подоконниках.

По обеим сторонам от подъездного крыльца их гортензии, известные всему городу, вступили в пору цветения; розоватое, синеватое море цветов распространялось как свет среди густых листьев.

И почему-то, старому мистеру Ниву показалось, что дом и цветы, и даже свежие следы на аллее, говорили: «Здесь молодая жизнь. Здесь девочки.»

В прихожей, как всегда, было темновато и на комоде из дуба свалены в кучу пелерины, зонтики, перчатки. Из музыкальной гостиной доносился звук фортепьяно, быстрый, громкий и нетерпеливый. Через дверь гостиной, которая была приоткрыта, доносились голоса.