Аякко Стамм - Нецелованный странник

Какое-то время они молча кушали. Иоанн тянул, ожидая любопытства собеседника, а Берёзов, не желая забегать вперёд, терпеливо ждал. Наконец, Царь не выдержал.

– Да, боярин, выдержки тебе не занимать. Только не трапезничать со мной я тебя позвал, не за ради склАдной беседы жизнь тебе оставил – есть у меня к тебе дело посерьёзнее.

– Слушаю тебя, Государь.

Царь встал, походил по комнате и вернулся к столу.

– Говорил ты, что голову готов сложить для блага отечества? То дело не хитрое. А вот прожить жизнь полную испытаний и трудов ради пользы и процветания его?

– Приказывай, Государь, я готов.

– Приказывать не хочу, устал. Сам видишь, с кем жить, да дело делать приходится. Всё только из-под палки, ради страха, али за мзду богатую, за мошну златую. Давно ищу соратника, который бы сердцем радел, душой за отечество пёкся. Да только где ж таких сыскать нынче?

– А ты погляди вокруг, Государь, выдь за стены кремлёвские чуть поодаль. Много самородков знатных в земле российской узришь, богата она камнями крепкими, самоцветными. А в Кремле что? Где мёду густо, там и трутни.

– Ну, ты поучи, поучи меня ещё, – притворно осерчал Иоанн. – С Царём говоришь, не с побрательником.

– Прости, Государь, увлёкся малость, – подыграл Царю боярин. – Запамятовал, где нахожусь. Твой хлеб-соль и взаправду нюх отшибает.

– То-то! – нахмурил брови Царь. – Ну ладно, чего уж, давай ещё по единой.

Иоанн налил и молча выпил. Выпил и Берёзов, улыбаясь одними глазами. Закусили. Помолчали.

– Да! Богата Русь самоцветами, это ты хорошо сказал. Разбойный казак Ермак Тимофеич всю Сибирь покорил для нас, расширил пределы отечества, – дожёвывая кусок холодной телятины, рассуждал Царь. – Слыхал, небось? – хитрые глаза самым только краешком наблюдали за боярином. – И кто ж предположить мог, «что самый кроткий схимник испокон выходит из шпаны». 15

– А я что говорил? – князь тоже, глядя всё больше на стол, время от времени косил взгляд на Иоанна. – Ермак, конечно, не схимник, но что шпана – это точно.

– Так то ж стихи, – обиделся Царь, – понимать надо.

– Эх, – тяжело вздохнул боярин, – понимаю.

Тут глаза их неожиданно встретились, разбежались, как бы испугавшись столкновения, встретились снова, вцепились друг в друга въедливым вниманием, и оба собеседника дружно рассмеялись весёлым смехом.

– Ну ладно, – продолжил разговор Царь, перестав смеяться. – Смех смехом, а дело серьёзное. Помяли малость друг друга, пора и честь знать.

– Прости, Государь, ещё раз, – посерьёзнел боярин. – Я слушаю тебя.

– Ермак дело своё сделал справно – земли там хорошие, богатые, заповедные. Но одно дело покорить, совсем другое жить там, осваивать богатства те, развивать и оберегать. Бабу ведь, сам знаешь, мало взять силою, её любить надобно, ласкать, заботиться о ней, подарки разные дарить, защищать, а главное, душу её бабью понимать-принимать как свою – тогда только она тебе верной женой станет и детишек тебе народит, наследничков.

Берёзов задумался, поняв, куда клонит Царь. А Иоанн, заметив то, продолжал.

– Вот и думаю я, послать тебя в места те. Ты мужик крепкий, волевой, правду свою знаешь и стоишь на ней твёрдо. Не сыскать мне другого такого, ты мне Богом послан, – Иоанн подошёл к поднявшемуся со своего стула боярину и положил ему руку на плечо. – Я не уговариваю тебя, сам знаешь, повелеть могу. Но не слуга мне верный нужен там, а соратник, не раб, а друг, – оба мужа смотрели в глаза друг другу, и вдруг Берёзов заметил скупую слезу, блеснувшую в мутных глазах Иоанна. – А за казнь прости ради Христа, проверял я тебя, так уж нужно было.

– Я готов, Государь, – твёрдо сказал боярин. – Повели только жену мою, да сынишку малого с собой взять. Соскучился больно, три года как не виделись.

– Это конечно, – облегчённо вздохнул Иоанн, улыбаясь во все свои четыре зуба. – Нынче же домой пойдёшь, встретишься со своими. Только времени даром не трать очень-то. Ну там сюси-пуси конечно, не без этого, но завтра же собирайся в дорогу.

Царь хотел уже отойти, закончив диалог, но задержался.

– Да, о нашем разговоре никто знать не должен. Ты не послом царским едешь, а ссыльным. Под конвоем, как положено. На поселение. Так что не обессудь, боярин, для твоей же пользы – больно много у тебя тут злопыхателей, боюсь, не доедешь. А мне надобно обязательно чтоб доехал и край тот заповедный в свои руки взял.

– Ничего, Государь, стерплю. Только о семье моей уж ты позаботься, мне о них печься не с руки будет. Какие у ссыльного привилегии?

– Обещаю. Не волнуйся. Ну, князь, в путь. Храни тебя Христос!

Царь трижды перекрестил Берёзова, как первый на Руси человек после Бога. Тот, поклонившись, вышел из залы.

В одном из тёмных коридоров дворца его ждала Царица, укутавшись в чёрный глухой плащ. Он не сразу заметил её и невольно отшатнулся в сторону, когда от тёмной стены отделилась призрачная тень и двинулась ему навстречу, на ходу отбрасывая капюшон.

– Ты всегда появляешься внезапно, как привидение, Царица.

– Что, отпустил тебя Царь? – спросила она дрожащим голосом.

– Да, отпустил. Повидаться с семьёй. А завтра в ссылку, в Сибирь на поселение, – ответил боярин и хотел, было, продолжить свой путь.

– Постой, – остановила его Царица, прижавшись грудью к его груди. – Хочешь, с тобой поеду, хоть в Сибирь, хоть на край света?

Он тихонько отстранил её от себя.

– Разные у нас с тобой дороги, Царица, мне в леса дремучие со своей женой, тебе с Государем-мужем здесь править. Прощай. И прости, что не могу ответить тебе так, как ты того хочешь.

Берёзов отодвинул женщину в сторону и пошёл дальше своей, уготованной ему Богом, дорогой.

– Ты ещё пожалеешь, боярин! Не достать мне тебя никак, но всё проклятие моё обрушится на головы твоих потомков, – гневно прошипела она, как змея, ему вслед, но он не слышал уже этих слов.

А Царь, оставшись один, подошёл быстрым шагом к окну, распахнул его одним движением руки и вдохнул полной грудью свежий утренний воздух.

– Эх! Хорошо-то как! – улыбаясь во все четыре зуба, произнёс он, и глаза его ярко засветились весёлым озорным огоньком.

Вдруг Иоанн забрался на окно, вылез наружу и сел на карниз, свесив ноги на улицу.

– Э-ге-ге-ге-е-ей! – закричал он, что есть мочи, раскинув руки в стороны. – Э-э-эй, Ра-ас-си-и-я-а!

Свежий ветерок подхватил восторженный крик Великого и Грозного Государя и понёс его, играя, над московскими улицами и окраинными слободками, над дремучими непроходимыми лесами и бескрайними полями, над кривыми саблями рек и чистыми зеркалами озёр, по всей могучей необъятности простора, называемой ёмким и звучным словом Россия.

– Великий Государь, – услышал он за своей спиной.

– А, это ты, Малюта? – Царь оглянулся, улыбаясь, но с окна не слез. – Опять без стука входишь, сучий пёс?