Юлий Дубов - Инновация Ворохопкина

— Вам просили передать, — донеслось с заднего сиденья джипа, и презрительно выброшенные из окна ключи от «мерседеса» звякнули об асфальт.

— Что это? — слабо простонал Агаев, когда подняли капот и вместо двигателя он увидел нечто дыряво — бесформенное, похожее на комок смятой папиросной бумаги. — Это как?

— Это жопа, — угрюмо констатировал Ворохопкин. — Радоваться надо, если этим все и обойдется. Но ощущение у меня отвратное — готовься, Брага, к трудным временам. Без крупных жертв нам с тобой из этого не вылезти. Я имею в виду человеческие жертвоприношения.

Агаев тяжело задумался.

— Жаль деда, — подвел он итог своим размышлениям. — Но мы ж его потом вытащим, да, Леня? Сейчас главное — самим не сгореть.

— Да, — согласился Ворохопкин. — Это сейчас главное. А потом мы его вытащим.

***

— Значит, Ворохопкин у вас в аспирантуре обучался? Так я вас понял?

— Совершенно правильно, гражданин… э — э… госпо… товарищ следователь. Вполне многообещающий был аспирант. Я, знаете ли…

Следователь деликатно зевает, прикрываясь ладонью, поворачивается к окну и задумчиво изучает сыплющуюся с неба снежную крупу. Ему скучно, немного противно и хочется побыстрее закончить со всей этой бодягой и свалить домой.

— Ну ладно, — задумчиво тянет он, передвигая по столу бумаги. — Значит так мы с вами решим… вы мне напишете…

Дверь в кабинет распахивается. Молодой мужчина в джинсах и кожанке делает следователю приглашающий знак. Следователь недовольно морщится, потом встает, расслабленным жестом удерживает Давида Израилевича на стуле и выходит в коридор, прикрыв за собой дверь.

Через четверть часа возвращается с тощей папкой в руке, озабоченно нахмуренным лбом и агрессивно выпяченной челюстью. Во всей его фигуре неожиданно обнаруживается готовность к броску и рывку.

— Что вы можете пояснить, гражданин Лерман, касательно так называемого изобретения американца Луи Энрихта? Что конкретно вам известно об этой работе?

— Погодите… да, в общем, мало что. Он, если я правильно припоминаю, предложил… это еще перед Первой мировой было, он предложил способ изготовления автомобильного топлива из воды. Вот и все, пожалуй. Да! Вроде бы у него были переговоры с Генри Фордом, потом с Максимом, чуть ли не с фон Папеном, но я не знаю, чем все закончилось.

— Не знаете?

— Да, не знаю.

— Предъявляю вам для ознакомления перевод статьи из иностранной газеты, где говорится, что Луи Энрихт находился под судом за мошенничество. Был приговорен к семи годам лишения свободы. Что вы можете пояснить по этому поводу?

— Позволите прочесть?

— Для этого и предъявляю.

Профессор Лерман долго и внимательно читает, потом недоуменно смотрит на следователя.

— Ну, я прочел. Проиграл на скачках две тысячи чужих денег. И что?

— Вы намерены утверждать, что вам об этом ничего не известно?

— Нет… я что‑то слышал вроде… а в чем, собственно, вопрос?

— Формулирую вопрос. С какой целью вы навязали Ворохопкину и Агаеву так называемое изобретение Энрихта, когда вам было заведомо известно, что никакого изобретения не существует? Вам понятен вопрос?

— Так я ничего не навязывал! Меня господин Агаев спросил, можно ли из водопроводной воды сделать топливо, и я сказал, что можно.

— Тем самым вы сознательно ввели Агаева и Ворохопкина в заблуждение, не так ли? Имея в виду использовать в личных целях предоставленные вам взамен возможности для проведения якобы научных исследований?

Профессор Лерман шумно негодует.

— Ничего я в личных целях не использовал! И никого не обманывал! И не вводил! Меня спросили… Агаев спросил, можно или нет, я сказал, что можно. Он попросил меня приготовить… ну… я сделал. Все!

— То есть вы продолжаете утверждать, что это возможно?

— Да конечно же! Это тогда еще было понятно, сто лет назад! Просто сперва все были немного сбиты с толку, потому что был сильный запах миндаля. Энрихт, чтобы никто сразу не догадался, добавлял немного цианистого калия. Ничем другим это не перебить. Помилуйте! Вы представляете себе, как пахнет смесь из ацетона и жидкого ацетилена, даже если развести в воде, так примерно один к ста? Не представляете? Ну это ваше счастье. Вот и весь секрет!

— И вы утверждаете, что все про это знали, но за сто лет этого никто, кроме вас, не повторил?

— Да потому что это никому на дух не нужно было!

— Бензин из воды? Не нужно было?

— Вот именно! Вам, уважаемый товарищ, известно, сколько стоил автомобильный бензин перед Первой мировой? И перед Второй мировой, если уж на то пошло? Да никто бы и не стал всерьез заводиться с ацетоном! Это при нынешних ценах на нефть… тут надо посчитать, может быть, сейчас уже имеет смысл… но это уж совсем не мое дело, это для экономистов. Плюс еще один нюанс.

— Нюанс?

— Да. Вот именно. Это же адская смесь — она все что угодно сжирает, как пончики. Коррозия не просто ускоренная, а — доложу я вам — невиданная. Чтобы практически пользоваться таким топливом, все поверхности нуждаются в специальной обработке. Я этим не занимался, но навскидку думаю, что при напылении золотом будет более или менее безопасно. Возможно, что и титановое напыление… Золотое, впрочем, вернее.

— Автомобиль с позолоченным двигателем. Я вас правильно понял?

— Ну, в общих чертах — да. Может быть, титановое покрытие тоже сгодится. Не знаю.

— Не знаете… Ладно. Вот еще вопрос — у вас имеются близкие родственники за границей?

— У меня? А это зачем? Впрочем… двоюродная сестра. В Латвии. Или в Литве? Нет, в Латвии. Вентспилс — это Латвия?

— Выясним. И последний вопрос. У вас заграничный паспорт есть?

— Есть. Леонид Александрович помог сделать. Вот уже две недели как получил. Но с собой нету.

— Принесите завтра. Я вас вызываю на повторный допрос к десяти часам. Вот повестка на завтра. Распишитесь в получении.

Следователь провожает взглядом профессора Лермана и рассерженно мотает головой. Он мотает головой не потому, что ему чем‑то не нравится полученная от человека в кожанке директива, — будучи человеком служивым, следователь знает, что директивы не обсуждаются. Но через сорок минут по телику начинается футбол, и большая часть первого тайма теперь пройдет без него, потому что сейчас придется печатать постановления о привлечении в качестве обвиняемого и избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, чтобы успеть завтра подписать их у руководства до десяти утра.

Фотограф Тамаш Дежё (Tamas Dezso)