Елена Асеева - Криница слов

© Елена Александровна Асеева, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Мне кажется, я всегда был несчастным. Не то, чтобы у меня не было рук, ног, не то, чтобы я был болен какой-то неизлечимой болезнью, не то, чтобы не имел семьи и был одиноким… нет! но все же я был несчастным! Там где-то в глубине своей сущности, что зовут люди душой, бестелесным духом, совестью, вторым – я, там… в том самом месте я и был несчастным.

Каждое утро, как и все те, что живут рядом со мной, я поднимался и шел на работу. На большом промышленном предприятии, что выпускает жизненно необходимую химическую продукцию, я много говорил, звонил по телефону, составлял столь ценные отчеты, а вечером, возвращаясь домой, мельком видел лица: жены Оли и сына Сашки…

Правда, иногда, мы ходили с женой прогуляться по центру города, в основном на рынок за вещами или в супермаркет за продуктами. Изредка я встречался со своими родителями, каковые жили далеко от моего города в большой станице. Ещё реже мы выбирались отдохнуть на море, дня на два – три, дикарями. Увы! всего лишь раза три за лето, потому что это все, что с такой кошмарной дороговизной, как выражалась моя жена, мы могли себе позволить.

Вот так я и жил, по-видимому, точно также, как большущая часть людей моей страны, моего континента, и всей круглой голубой планеты Земля. Жизнь которых сводилась к тому, чтобы заработать, а потом все, что заработал, потратить, прожрать, раздать долги, да несомненно, оплатить те непомерные поборы, оные накладывали государства на своих подданных.

Так живу я, так живешь ты, так живут все люди… хотя нет, я не прав… есть те, которые живут намного лучше. Едят слаще, пьют больше, те на которых работают все эти миллиарды подданных государства… простые, бедные люди, их еще называют неудачниками, коих в каждой стране просто пруд пруди. И их не просто каждый второй, их наверно каждый первый.

Впрочем, всех нас, в том числе и тех, кого прозвали неудачником и тех, кто ест лучше и слаще ждет один конец… тот самый… в смысле заколоченная доска гроба. Стук молотка– это последнее, что услышит твой мертвый мозг, твое растекающееся от процесса разложения тело.

Неужели люди– это не понимают?

Задавал я себе этот вопрос, очень часто, и, судя по всему, именно поэтому все время ощущал себя несчастным, будто обиженным, а может даже обездоленным.

Но особенно остро – это чувство проникло вглубь меня тогда, когда мы хоронили нашего работника Сергея Ивановича, и мне досталась почетная обязанность выносить гроб с его телом и нести до автобуса, который увозил его лишь в одном направлении.

И вот тогда, когда я понес, так же как и другие осужденные, этот тяжелый гроб с телом усопшего. Я глянул ему прямо в лицо… А Сергей Иванович, надобно вам сказать, умер внезапно от кровоизлияния в мозг, и потому лицо его страшно посинело, да и сам он весь, вроде как опух, отек. Помню, я тогда подумал (всматриваясь в его мертвое лицо), что не старый еще Сергей Иванович долгие годы копил деньги, мечтая купить поддержанный, но обязательно импортный автомобиль, во многом, словом как и все мы, отказывая себе и своим близким, ну! я имею в виду в тех редких поездках на море.

И теперь мы несли Сергея Ивановича в гробу… человека, который умер, так и не сев за руль собственного автомобиля, а сзади шли его жена и дети да громко плакали. И от этих причитаний, от неестественно синего лица, да так и не выполненной мечты умершего человека, я опять почувствовал себя обиженным, да от тех переживаний внезапно оступился, и чуть было не упал, да чуть было не свалил гроб….

А сердце внутри у меня так бухнуло, лишь я представил себе, как сейчас гроб опрокинется, и тело вывалится да упадет на меня. И тотчас меня тягостно передернуло, руки затряслись, и сердце впервые за мои тридцать семь заболело, словно туда вначале вогнали острую, длинную иглу, а немного погодя хорошенько сжали его рукой….

Но все же я устоял на ногах и донес вместе с другими сотрудниками гроб до автобуса, и даже загрузил его в автобус… Ну, а после сбежал домой, сославшись на боль в сердце.

И в ту же ночь мне приснился этот сон.

Я не помню с чего он начинался, наверно с какой-то белиберды, а после я увидел перед собой тихую водную гладь реки, голубую, голубую… слепящую глаза. В этой водной глади, словно в зеркале отражались небо, такое же голубое, маленькие, белые, хохлатые облака похожие на стада барашков и огромное желтое солнце, круглое, круглое и очень жаркое. Стоило глянуть мне на реку, которая расслаблено и лениво тянула свои воды вниз по течению, как сразу же я решил в ней искупаться. Помню я очень долго снимал с себя спортивные штаны, майку, тапки, носки, затем трусы. Ну, а когда разделся донага, подошел к берегу и, протянув ногу вперед, пальцами коснулся воды.

Вода была теплой… весьма теплой, и тогда я смело шагнул в нее и пошел, негромко плюхая, да выпуская из-под этих плюханий пузыри. Когда уровень воды достиг моих худых, угловатых, точно у подростка коленей, я остановился. И плашмя упал на водную гладь, каковая немедля разошлась в стороны, поглотив мое тело, а я, широко раздвигая воду перед собой, поплыл… поплыл.

Никогда, никогда в жизни я не испытывал такого блаженства, такой радости и телесного счастья!

Река была не глубокой, а ее чистота и прозрачность потрясала взгляд. Речное дно было покрыто белым, мелким песочком, там не росли водоросли, а ноги не опутывала тина, вода же в самом глубоком месте, едва доходила мне до груди. Когда же я уставал плыть и вставал на ноги, то сложив меж собой ладони, окунал их в реку да набирал воду. Я неспешно подносил сомкнутые ладони к губам, роняя крупные хрустальные капли на струящуюся гладь реки и медленно, делая большущие глотки, пил ту водицу. И вода та была такой вкусной, что невозможно было ею напиться. Потому, я наклонял к поверхности реки свое лицо, складывал губы в трубочку и пил… пил… пил эту жидкость, а потом уходил с головой под воду, открывая глаза и оглядывая стеклянно-голубоватые просторы реки.

Я плавал очень долго… не могу сказать сколько, а разбудил меня зазвеневший будильник, который сообщал, нам– подданным этой страны, что пора идти на работу.

Я открыл глаза и тяжело вздохнул, потому как увидел над собой не голубое небо с пасущимися барашками, а белый потолок спальни. Не раздолье водной глади, а белое постельное белье с огромными алыми розами. Жена моя, Оля, соскочив с кровати, побежала переставлять будильник, ведь мне на работу вставать позже, чем ей, затем широко зевая, пошла умываться, громыхать чем-то на кухни и подымать сына Сашку в школу.