Татьяна Осташкова - *** (основано на реальных событиях)

Сегодня ночью с неба валились куски самолета. Только утром я сообразила, что надо было выбежать из дома, ведь он мог упасть прямо на дом, потом подумала, что на улице он мог упасть прямо на меня, и какой смысл? Странное утро и странный сон. Кошка надрывалась в борьбе с гормонами, всю ночь не давая спать соседям. Лично я ее услышала, только когда встала в туалет и не могла уснуть обратно, а потом повалились эти куски с неба. Самолет не был пассажирским, это точно, а его куски падали так, будто он плавился в 1000 км над землей, и с него капали оплавленные части. Это, знаете, как когда полиэтиленовый пакет держат на палке над костром, и с него капает.

В общем, утро задалось. Потом я забыла зонт, вспомнила на лестнице и поднялась обратно, кошка, видимо, уже приступила к своему ежедневному хулиганству, а я нарушила ее планы. Убегая, она снесла коробку и с заносами на всех поворотах ускакала прочь. С адресованными ей словами «дура что ли?» я взяла зонт и вышла за дверь. Дождь зарядил с удвоенной силой, как только я открыла подъездную дверь и, просунув вперед руку с зонтом, раскрыла его. У подъезда уже образовалась премиленькая лужица, не оставлявшая иного пути, кроме как по воздуху. Где же, ты, любовь моя, Мэри Поппинс?

В кабинет я ввалилась по колено мокрая снизу и до колена сверху. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь изобретет дворники для очков?

Как же вкусно пить кофе, когда за окном ливень, а ты, хоть и мокрая, но по другую сторону! И офис сразу такой уютный-уютный, почти родной. Вокруг тихо и серо, я пришла первой, свет не включила, включила только чайник. Вот теперь стою у окна и пью кофе, а на душе тепло и почти радостно, только ногам влажно. А в голове опять игра воображения, надо было выбегать из дома или нет? И эти черные дымящиеся куски фюзеляжа и чего-то там еще.

Зазвонил сотовый.

— Привет! — Катя, почему-то очень осторожно и неуверенно.

— Привет, — бодренько я.

— Где твоя сестра?

— Странный вопрос, вроде бы, дома.

— Ты слышала про самолет?

— Он падал кусками с неба?

— Что?! Нет! Он развалился на куски уже на земле. И загорелся. И это было вчера, как ты можешь этого не знать?

Действительно, как? Вчера я была с самого утра на даче, кстати, проснулась я там же, ибо уехала туда еще в субботу в обед. Сегодня утром я была так занята «своим» самолетом, что телевизор не включала, на работе компьютер тоже еще выключен. Вот поэтому я и не знаю.

— Что случилось? — я села на стул, ошарашенная совпадением, самим происшествием и тем, что там могла быть моя сестра.

— Непонятно еще, самолет сел, объявили, что он совершил посадку, но он не остановился и врезался в бетонную стену, потом загорелся. Так там была твоя сестра или нет?

— Не знаю. Какая компания? — я еле выдавливала слова.

— «Сибирь».

Вздох облегчения.

— Нет, она не там работает, — в голове засвербело, — а ты когда узнала?

— Вчера после обеда, мы как раз от мамы уходили, Сашка прибежал, его бывшая одноклассница летела, они собирались с ребятами по Байкалу.

— Ужас какой! Жива?

— Неизвестно еще. Среди тех, кто в сознании, ее нет.

— Ужас какой! — повторилась я, и готова была повторять это до бесконечности, ужас, ужас, ужас …

— А, почему тогда ты мне это только сейчас сообщаешь?

— Я не могла до тебя дозвониться, а потом Сашка со своей паникой …

— Ясно.

— Ну, я тебе еще позвоню, или ты звони, хорошо? Мне бежать надо.

— Ладно, пока, — я отключила телефон и застыла.

Это как это, самолет сел, встречающим сообщили, что родные и близкие прилетели, вот-вот сможете их обнять, а через какие-то минуты их больше нет, совсем. Некого обнимать, всего несколько минут и метров и обнимать уже не нужно.

Следующие два дня мне периодически рассказывали, что у кого-то в этом самолёте были друг, подруга, родственник, просто знакомый, начальник … Потом опубликовали список, в нем не было моих знакомых, как мне показалось. А еще через несколько дней я стояла в магазине и вертела в руках статуэтку Фортуны, думая подарить ее сестре, когда на меня набросился друг моего друга.

— Ксюш, что с твоим телефоном, я не мог до тебя дозвониться целую вечность?! — он взял меня за плечи и, как это обычно делают люди, сообщающие страшные новости, сказал: «Ты только успокойся!». Как только он это сказал, череп мой будто сжали тисками, а в ушах зазвенела тишина.

— У меня нет номеров ни твоих родственников, ни подруг, я, черт возьми, даже не знаю, где ты живешь! У Пашки завтра девять дней.

— Какие еще девять дней? — мой голос был чьим-то еще.

— Он летел в том самолете, он разбился, Ксюх! Нет больше нашего Пашки!

— Что? Зачем он летел?

— К тебе.

— Ко мне. Ко мне? — я подняла на него уже, наверное, бешеные, полные слез глаза.

— Да, он позвонил мне, просил встретить, но тебе не говорить. Когда вы поссорились, и он уехал, этот дурак вдруг понял, что любит тебя.

Слёзы лились неконтролируемым потоком и крупными каплями падали на асфальт. Мы молчали долго, вернее, он молчал, не находя больше слов, а в моем мозгу больше ничего не принадлежало мне, я была немым свидетелем происходящих там процессов.

— Вы что, похоронили его без меня? — наконец, очнулась я.

— Ксюша! Я звонил тебе каждый час с того самого дня, что с твоим телефоном?

— Покажи номер.

— Что?

— Покажи номер, на который ты звонил! — заорала я на него. Он достал телефон и показал мне какой-то совсем-совсем не мой номер, какой-то чужой номер, по которому до меня не дозвониться, даже если звонить каждые полчаса сто лет подряд. Я молча смотрела на эти нелепые цифры и ненавидела их.

— Ты все время была вне зоны.

— Это не мой номер. Это не мой номер! Не мой, слышишь?! Не мой! Где ты его взял? Где ты взял эти чертовы цифры? Говори!

— Ты мне диктовала их сама! — он тоже перешел на крик.

— Я диктовала? Пойдем! — я потянула его за руку.

— Куда?

— В больницу, будем чистить твои уши, будем их чистить, пока ты не начнешь слышать, — голос мой сорвался на рыдания, и я села прямо на тротуар. Он сел рядом, обнял меня за плечи и тоже заплакал. Думаю, прохожие обращали на нас внимание, но мне было наплевать, даже если бы меня начали бить. Наверное, я даже хотела, чтобы кто-нибудь начал меня бить, и эта внезапно захлестнувшая боль вышла через тело, но никто нас не бил, мы сидели и плакали.

А на следующий день было девять дней со дня смерти человека, который меня любил, и на чьих похоронах я не удосужилась побывать. И пусть, фактически моей вины в этом не было, я чувствовала ее, причем, за все, что произошло. За то, что мы поссорились, и он уехал один, ведь именно поэтому ему пришлось возвращаться ко мне на этом злополучном самолете. За то, что он меня любил, да, я была виновата в том, что он меня любил! За то, что не раздала всем его друзьям номера всех своих друзей и родственников, чтобы они могли меня найти. За то, что не позвонила ему первая и сама не улетела к нему, как только поняла, что люблю его. Моя гордость убила его! Я убила его!