Вильям Генри - Громила и Томми

– Ничего подобного, – сказал Томми, обхватив колени руками. – Потому что после этого ни один журнал не примет рассказа. Вы же знаете, что вам следует соблюдать единство.

– И тебе тоже, – угрюмо возразил громила. – Вместо того чтобы сидеть здесь, болтать глупости и отнимать хлеб у бедного человека, тебе бы следовало залезть под кровать и вопить благим матом.

– Ваша правда, дружище, – согласился Томми. – Удивляюсь, к чему нас заставляют это делать. По-моему, Совет по охране детства должен был бы вмешаться. Для ребенка моих лет и неестественно, и неприятно соваться под ноги взрослому громиле, когда он занят делом, и предлагать ему красные санки и коньки, лишь бы он не разбудил больную маму. А посмотрите, что они заставляют вытворять громилу! Кажется, редактор должен бы знать… э, да что толку!

Громила вытер руки о скатерть и, зевнув, поднялся с места.

– Ну, давай кончать, – сказал он. – Благослови тебя боже, мой мальчик, ты нынче не дал человеку совершить преступление. Бесси станет молиться за тебя, когда я попаду домой и распоряжусь на этот счет. Больше я не ограблю ни одной квартиры, по крайней мере до тех пор, пока не выйдут июньские журналы. Тогда придет черед твоей сестренки: она застанет меня, когда я буду извлекать из чайника четырехпроцентные облигации США, и попытается подкупить меня коралловыми бусами и слюнявым поцелуем.

– Напрасно вы жалуетесь, не вам одному плохо, – вздохнул Томми, сползая с кресла. – Подумайте, ведь я никогда не высыпаюсь. Нам обоим достается, старик. Я бы хотел, чтоб вам удалось вылезти из рассказа и в самом деле ограбить кого-нибудь. Может быть, вам повезет, если мы попадем в инсценировку.

– Вряд ли, – мрачно сказал громила. – Я, должно быть, всегда буду сидеть на мели, если юные дарования вроде тебя будут пробуждать во мне стремление к добру, а журналы – платить по выходе из печати.

– Очень жаль, – сочувственно сказал Томми. – Только я тоже ничем помочь не могу. Это уж такое правило семейной беллетристики, что громиле никогда не везет. Ему мешает или младенец вроде меня, или юная героиня, или в самую последнюю минуту его сообщник, Рыжий Майк, припоминает, что служил в этом доме кучером. Во всяком рассказе вам достается самая плохая роль.

– Ну, мне, пожалуй, пора смываться, – сказал громила, подхватывая фонарь и коловорот.

– Вы должны взять с собой остаток курицы и вино для Бесси и его мамы, – спокойно заметил Томми.

– Да провались ты, ничего им не надо! – с досадой воскликнул громила. – У меня дома пять ящиков Шатоде Бейхсвель разлива тысяча восемьсот пятьдесят третьего года. А ваш кларет пахнет пробкой. А на курицу они и глядеть не станут, если ее не протушить в шампанском. Когда я выхожу из рассказа, мне так стесняться не приходится. Кое-что зарабатываю иной раз.

– Да, но вы все-таки возьмите, – настаивал Томми, нагружая громилу свертками.

– Спасибо, молодой хозяин, – послушно произнес громила. – Саул – гроза вторых этажей – никогда тебя не забудет. А теперь выпусти меня поживей, малец. Наши две тысячи слов подходят к концу.

Томми проводил его через холл к парадной двери. Вдруг громила остановился и тихонько окликнул мальчика:

– А это не фараон там перед домом стоит и любезничает с девушкой?

– Да, – ответил Томми, – ну и что же из этого?

– Боюсь, как бы он меня не забрал, – сказал громила. – Не забывай, что это беллетристика.

– Батюшки мои! – воскликнул Томми, поворачиваясь. – Идемте, я выпущу вас черным ходом.