Леонид Гришин - В чужом городе

Я даже сказала тестю, что всё это, наверное, стоило ему очень много. На что он ответил мне тогда:

– Да что ты дочка, всё это в порядке вещей. Мы, грузины, предприимчивые люди, но я не такой. Я работяга. Вот, помимо того, что я механиком в колхозе работаю, у меня собственный сад. Видишь, сколько мандаринов? Сейчас они зелёные, а вот в декабре они поспевают. В прошлом году я без посредников оптом продал их за 23 000 рублей.

Когда он сказал мне, что он получил столько за мандарины, у меня даже дыхание перехватило. У моей мамы был оклад 140 рублей, не считая подоходные и другие налоги. А тут 23 000… Я прикинула: чтобы маме заработать 23 000, ей нужно 20 лет работать. А он получает столько за сезон. Хотя, конечно, не за просто так. За деревьями нужно ухаживать, их нужно обрезать, поливать, окапывать, но не сравнить эти усилия и этот заработок с окладом инженера. Поэтому он и позволял своему сыну так роскошно по тем временам ухаживать. А на свадьбу машину подарил! Волгу Газ-24. В то время это была машина престижная.

Жили мы у моих родителей. У них была трёхкомнатная квартира, нам выделили отдельную комнату, гараж купили, в котором стояла машина. Закончили институт, и нас распределили на наш же трубостроительный завод. Я в конструкторский отдел, а он в цех. Отец его помогал нам, поэтому нам хватало и на то, чтобы одеться, обуться, и на то, чтобы отдохнуть летом. В отпуск мы ездили к родителям, пока не начались эти девяностые годы… Когда Грузия и Абхазия попали в зону конфликта… И получилось так, что дом его родителей попал на абхазскую сторону. И отцу его пришлось бросить всё и уехать к родственникам в Грузию, но там он недолго прожил – быстро скончался.

А здесь и у нас начались неприятности: сначала его сократили, но он стал подрабатывать на Волге извозом, как он говорил. А тут и меня сократили… Я пошла в ларёк работать, а он по ночам подрабатывал. Как он мне объяснил: по ночам меньше милиция мешается. Приносил он иногда хорошо, а иногда и ничего. Но большей частью, когда он приходил с пустыми руками, от него попахивало духами женскими, а иногда и водочкой. Почти сразу после этого у него отобрали права на полгода.

Он закрыл машину в гараже и начал вновь искать работу, но ничего не нашёл. Подрабатывал в каком-то автосервисе, но в семью ничего не приносил. Зато пить начал сильнее… Права у него через полгода почти сразу же отобрали снова. Так и приходилось мне одной поднимать детей. Только мама моя мне помогала – делилась своей пенсией. Пыталась я мужа вытащить из запоев: и кодировала его, и говорить с ним пыталась – ничего не получалось…

И ведь была же любовь-то у нас! Когда всё было хорошо, – я счастлива была. Я любила его, и дети у меня оттого такие хорошие родились, потому что зачаты были в любви. Сын высокий, стройный, на мужа похож. А как складывалась моя жизнь дальше, ты уже знаешь. Приехала ко мне как-то сестра и уговорила попробовать съездить челночницей…

А сейчас… Жалко мне дочь мою. И не потому жалко, что придётся отдать половину собственности и бизнеса, а потому жалко, что любила она его. Так же, как и я любила своего мужа когда-то. И меня предал мой, и её теперь вот тоже… Видимо, такая уж у нас судьба, видимо, на роду написано. Не знаю я, как ты там под каблук попал… Я вот так и не поняла, что вас, мужчин, удерживает, а что заставляет поступать так жестоко.

Мой одноклассник служил в Севастополе морским офицером, а в тот год его перевели в Мурманск. По пути он заехал ко мне в Питер на недельку, заодно и отдал ключи от своей прекрасной квартиры в Севастополе: с видом на море, да ещё три минуты пешком до пляжа.

– Вот вам ключи от квартиры и от Чёрного моря, а я еду к Белому.

Жена приняла его приглашение отдыхать в Севастополе. Они в конце мае поехали вместе с сыном, а я остался в городе – у меня ещё было много работы. Через день после отъезда она мне позвонила и сказала, что ей не хватает нескольких вещей. На самом деле она надиктовала мне целый список вещей, которые она просила переслать с поездом.

Я попробовал было объяснить ей, что сейчас так делать запрещено, но она, наверное, было готова к этому, потому что сразу же перебила меня: «Какой же ты после этого мужчина, если ты не можешь уговорить женщину о таком простом одолжении».

После таких слов мне ничего не оставалось делать, кроме как взять её сумку, с которой она этой зимой ездила в круиз, и начать укладывать её вещи по списку. Вечером я приехал на Московский вокзал и пошёл по перрону вдоль вагонов, слушая сообщения диктора о бдительности, об осторожности и о том, что нельзя трогать оставленные вещи, покупать билеты с рук, и прочие сообщения, которые слышал каждый. Я шёл, приглядываясь к проводницам, выбирая, какую бы «уговорить». Выбор свой я остановил на проводнице седьмого вагона. У этой женщины было доброе ласковое лицо, она очень вежливо разговаривала с пассажирами. Я встал в сторонке, подождал, пока все пассажиры войдут в вагон, и подошёл к ней со своей просьбой. Я объяснил ей, что прошу её помочь переслать жене вещи. Она выслушала меня, извинилась и сказала:

– Вы же понимаете, что сейчас запрещено передавать посылки…

Я стал её уговаривать, показывал, что в сумке только вещи и больше ничего. Она меня пожалела и согласилась, но прежде задала несколько вопросов: нет ли в сумке каких-либо медикаментов или чего-нибудь ещё. Я стал уверять её, что кроме вещей моей жены там ничего нет, предлагал ей проверять хоть каждую вещь. Всё-таки дорога длинная…

Она проводила меня в купе для проводников, показала, куда можно положить сумку. Я, довольный собой, почти сразу же позвонил жене и сказал, что уговорил проводницу поезда Санкт-Петербург – Севастополь, вагон номер семь, проводницу зовут Татьяна.

– Телефончик-то взял Татьяны?

– Нет, но твои адрес и телефон я положил в карман сумки. Послезавтра встречай!

Через два дня мне на работу позвонила жена, сказала, что получила вещи, но голос её был недовольный.

– Зачем ты мне передал деньги? Да ещё и в валюте?

– Какие ещё деньги? Ничего я тебе не передавал. Вернее, передавал, но только то, что ты меня просила.

– Откуда же там тогда деньги?

– Где? Какие?

– В сумке.

– Послушай, я тебе никаких денег не передавал, у меня бы никогда не возникло желание добровольно просто так тебе пересылать деньги. Извини, я занят, я тебе вечером перезвоню, – сказал я и повесил трубку.

На самом деле я действительно был занят. У меня были посетители. Вечером я позвонил ей.

– Так какие там деньги-то? Что за деньги? У меня и в мыслях не было тебе их пересылать.

Она стала рассказывать, что когда пришла за вещами, то проводница начала спрашивать, что пересылают.

– Я сначала не поняла её, начала ей тебя описывать, а она отмахнулась и повторила вопрос: «Что посылают?». Я ей и сказала, что только мои вещи. Она меня начала пытать: а что ещё, а что ещё. Ну, я же не знала, я ей и твердила, что ничего! А потом она достала из кармана пакет и сказала: «Нате, пересчитайте и передайте ему, что так не поступают. Это нехорошо с его стороны. Я же его предупреждала, что две таможни, на каждой таможне могут нас проверить, могут конфисковать. И у меня были бы неприятности, и как бы я сейчас вам в глаза смотрела? Как бы я сейчас перед вами выглядела, если у меня конфисковали бы эти деньги?».