Дарья Зарубина - Недоигранная партия

— И тебя бабки во дворе сожрут, что, не успела земля на моей могиле остыть, привел к себе в дом новую молодуху, — тихо рассмеялась Лариса.

— Ты будешь со мной, Лара. — Капитон Васильевич взял ее руку в свои, прижался губами к сухой дряблой коже.

— Расчеши мне волосы, Капитоша. Как раньше.

Он ответил на ее улыбку, взял с прикроватной тумбочки расческу. Лариса повернула голову, чтобы удобнее было расчесывать. Под волосами на затылке виднелось прикрытое пластиком окно в ее мозг. Как легко было откинуть пластиковую шторку, пару раз провести иглой паяльника, ввести пару команд, и тогда Лариса безропотно подчинится приказу перейти в новое тело. Только такая — безропотная, исполнительная, покорная — это будет уже не она.

Капитон Васильевич взял в руку светлую прядь и стал расчесывать, осторожно и нежно.

— Помнишь, как ты сам меня причесывал раньше. Волосок к волоску, чтобы не было видно.

— Еще как, — усмехнулся академик, — у тебя тогда в голове полтора десятка мини-перфокарт торчало. И весь ворох, чтобы просто пройтись со мной по двору до булочной.

— Да, вот такие карточки. С окошечками. — Лариса свела пальцы, пытаясь вспомнить, какой длины были ее первые программы. — И ты такой дом на голове сооружал, чтобы не видно было. А мне так радостно было, что я научилась ходить. И сама двигаюсь, и даже «здравствуйте» говорю.

— Тебе не могло быть радостно. Не выдумывай. У тебя тогда эмоционального модуля еще не было, — погрозил пальцем Капитон.

— Значит, потом было радостно, когда я уже с модулем все вспоминала, — ответила Лариса. — У меня тут много времени, вот и вспоминаю. Помнишь, как Дмитрий Александрович Поспелов у нас чай пил, и все убеждал меня, что я — антинаучная.

Лариса рассмеялась, скрипуче, тихо. Капитон потер глаза и взял в пальцы другую прядь.

— Вот этого и не будет, Капитоша, если я переберусь в другое тело. Не будет воспоминаний. Не будет нас с тобой. Ты останешься моим создателем, моим мастером, Пигмалионом, но уже не будешь моим мужем. Ты станешь просто чертовски умным стариком, которому я буду готовить завтрак и стирать кальсоны. И мне нынешней, старой, бессильной, будет чертовски обидно, если ты полюбишь ту, новую, молодую, только из лаборатории. Ты думаешь, я буду с тобой, если влезу в молодое тело? Думаешь, я умру, если останусь в этом? Нет, Капитоша. Та Лариса, которая любит тебя всем своим эмоциональным блоком, которая воспитывала вместе с тобой Колю — и воспитала неплохим ученым, которая научила Сережу самопрограммированию, — та умрет при перезагрузке. Я умру. Мне просто хочется еще несколько дней побыть собой. С тобой. С вами. Побыть старой, больной и антинаучной…

— Я без тебя не смогу, — прошептал академик сдавленно и уткнулся лбом в тщательно расчесанные платиновые пряди.

— Забери меня домой.

Солнце запуталось в листве. Остывающий после дневного зноя двор был пуст. Только бабушки заняли после вечерней радиопостановки насиженные места, расположившись на прогретой за день скамейке под липами. Тая вязала правую варежку, вторая, тоже правая, лежала в корзинке с нитками. Муза, спустив на кончик носа очки, читала газету. Катя распускала старый свитер: у ее ног стояли две коробки из-под лимонада, взятые в соседнем продовольственном. В одной лежали части распоротого свитера, в другую из-под рук Кати струилась мелкими кудрявыми струйками распущенная шерсть.

— Вот, пишут, что Фестиваль молодежи у нас был. А тут, на окраине, и не слыхать ничего.

— Туземца бы какого посмотреть, — задумчиво проговорила Тая, пропустила петлю, плюнула и принялась считать ряд заново.

— Не выйдет, они все, пишут, в Артек теперь поехали.

— Ну и хорошо, — бросила Катя. — Не хватало такого добра. А что еще пишут?

Дверь четвертого подъезда отворилась. Капитон Васильевич вышел, припер дверь кирпичиком и снова скрылся в доме.

— Мух напускает, — заметила Катя.

Через пару минут академик вынес коляску, разложил, проверяя, все ли сочленения прочны. Снова скрылся.

— Еще про болезнь биороботов пишут. Что лекарство от нее вроде бы найдено, — шелестя газетой, проговорила Муза.

— Столько лет не знали о них, а тут объявились сразу, и с мозгами своими электрическими, и с болезнями неведомыми. Нашли лечение — нам-то что? Вот от старости таблетку бы сделали, так я бы первая молодиться пошла, — усмехнулась Катя.

Академик снова появился на крыльце, держа на руках завернутую в плед с олимпийскими медведями фигурку. Ежесекундно взглядывая себе под ноги, боясь оступиться со своей ношей, он подошел к коляске.

— А я бы не стала. Вдруг тоже какая биороботская болезнь привяжется, — не поднимая глаз от вязания, пробурчала Тая.

Коляска скрипнула, когда Капитон Васильевич толкнул ее по асфальту к выходу из двора. Иссохшая древняя старуха в ней с усилием подняла руку, помахала соседкам. Академик улыбнулся тоже, открыто и радостно, но не помахал — обеими руками катил коляску.

— Здравствовать, Ларисонька! — крикнула Тая, старательно улыбаясь.

— В аллею гулять поехали, — заметила Муза.

Катя, ожесточенно мотавшая распущенные нитки в клубок, пробурчала:

— Вон до чего жену довел. Щепка дряхлая, а сам хоть бы что. Улыбается. Верно, все ждет, как помрет. Одно слово, робот.

Она вынула из коробки маленькие ножницы, собираясь обрезать запутавшуюся нитку, но посидела мгновение, передумала и, бросив ножницы в другую коробку, принялась мотать дальше.