Надежда Нелидова - Книга 2. Бегляночки и розочки

– О размере давайте позже. Вы угадали, я расстроен. Сегодня был развод… Впрочем, мы с женой давно чужие люди. Сынишку оставили жене – вот что ужасно.

(Это ты не по адресу, милок. Это к психотерапевту или на телефон доверия – там бесплатно).

– От такого мужчины ушла жена?! Иди ко мне, зайчик, положи голову на грудь. Чувствуешь, как она вздрагивает от ударов сердца?

– Да прекратите же! – в голосе неподдельная боль и досада. – Я думал, вам самим надоедает изо дня в день ломать комедию, охать, стонать. Мне казалось, счастливо-тупая курица-женщина не может работать на… таком телефоне. Ведь каждая из вас одинока – не в быту, так в душе. Пережила трагедию и живёт с открытой раной в сердце, разве не так? Вы видите мужчин насквозь и, наверно, презираете нас.

(Это мы проходили. Не руки твои целую, дивная, но страдание человеческое. Ну что ж, желание клиента – закон).

– Хорошо. Нельзя было потерпеть жену из-за ребёнка? – перехожу я на нормальный человеческий голос. – Хотя бы пока он вырастет?

– Да что вы понимаете?!

(О, мы к тому же истерики. Ну, хватит с меня, я не мать Тереза).

– Постойте, не кладите трубку (извинительным тоном). У меня сердце болит за сына. Какая из неё мать. Побрякушки, спа-салоны, ночные клубы…

– А вы ангел с крылышками. Откуда у вас наш телефон?

– У жены над кроватью приколот номер. Она иногда крутила с девочками любовь по телефону.

– Это от скуки, – объясняю я. – От безделья. Кисляи и тряпки – вот вы кто. Ищете в женщине не душу, а мясо. Так получайте, что искали.

– А вы, женщины, святые? Мужчина для вас кошелёк о двух ножках.

Я молчу. Нынче слово «богатый» принято стыдливо заменять на «состоявшийся» и «самостоятельный». «Ищу самостоятельного состоявшегося спутника жизни». И мужики, и бабы – все хороши и друг друга стоят. Всем поделом!

– Послушайте, как вас? Олег, у нас не препирательства по телефону, а секс по телефону. Не звоните сюда больше, вы сбиваете мне рабочий ритм… А за сына воюйте, не опускайте рук.

Итак, я чертовски талантлива и востребована, но хозяйка фирмы держит меня в чёрном теле. Во-первых, чтобы не зазналась. Во-вторых, если прибудет в моём кошельке – ровно настолько убудет в её. Это закон сообщающихся сосудов.

Из моей сумки давно пахнет не духами, а рыбой. Запах по телефону тоже не передаётся. Ещё я варю суп из куриных крылышек: бульон мне, косточки кошке. Крылышки – самая чистая часть курицы. Антибиотики и стимуляторы скапливаются в активных мышцах, в окорочках – пускай их лопают плебеи. Ещё люблю овощи.

Каждый на пенсии, чтобы выжить, барахтается как может. Моя подруга Тамара заключила договор с парфюмерным магазином. Раз в неделю доставляет туда мыло ручной работы «снежок». «100 %-ное натуральное, с использованием масел дикорастущих альпийских трав, придаёт коже изумительную бархатистость и эластичность».

Тамара покупает самое дешёвое мыло за 14 рублей. Распускает на водяной бане, капает духи – и лепит белые, сиреневые, розовые колобки. В магазине их раскладывают в красивые коробочки и выставляют по триста рублей. Берут на ура.

– Ты обкрадываешь таких же бедняков, – говорю я.

– А ты флиртуешь с чужими мужьями, – парирует Тамара.

– Снова куриный бульон? – принюхивается Тамара с порога. – Вот раньше варили курицу настоящую, деревенскую – дух по всему подъезду плыл обалденный. Суп получался прозрачный, шафранный, в золотых кружочках. – Она открывает крышку: – Фу! Ей Богу, вот будто кто-то пукнул в кастрюльку. Несильно, но вонюче. Чем они там кормят бройлеров на птицефабриках?!

– Спасибо, дорогая, ты всегда поднимаешь аппетит.

Мы пьём чай с Тамариным пирогом (пирог, как ни странно, настоящий) и смотрим телевизор. Там идут уроки самообороны для женщин. Тренер объясняет: «Если вы не знаете, как избавиться от приставаний окружающих мужчин, если вам надоели их назойливые ухаживания и объятия…»

Тамара удивляется:

– Господи, объятия, ухаживания… Подсказал бы ещё, где водятся такие назойливые мужчины.

В дверь звонят. Вихрем врывается моя подруга Поэтесса, вольный художник. Под мышкой толстая распечатка.

– Девчонки, оцените начало, – просит Поэтесса. Стихи нынче не котируются, и она переквалифицировалась в романистки. Написала сельский эротический роман под названием «Огурцы зреют по ночам». Почему её понесло в эротику? Просто, по неосторожности, в первое время я щедро делилась с ней секретами новой профессии…

Открываю первую страницу и тут же давлюсь чаем, захожусь в кашле.

«…Они кончили одновременно. Скотник Степан перекатился в душистом сене и сыто, утробно зарычал».

– Тьфу! – плюётся Тамара и уходит в комнату, чтобы не слышать эту пакость.

– Ну, ты даёшь, мать, – не могу я прокашляться. – Прям переплюнула «Мороз крепчал». Сразу так взять быка за рога («Не за рога, а за это самое! – кричит Тамара из комнаты – Вон она про какие ночные-то огурцы!»)

– А что такого? – неуверенно защищается Поэтесса, поглядывая на пирог. – Я должна с первой строки заинтриговать читателя. А пирог у вас с чем?

Иногда Поэтесса не застаёт нас дома, и её некому подкормить. Тогда она подбирает бесплатные газеты и ищет некрологи. «Прощание с телом (отпевание) состоится по адресу…»

В назначенный час, скорбно потупив голову в траурной шляпке, она стоит в толпе родных и близких, промокает глаза чистым платочком. Потом трясётся в автобусе на кладбище.

У неё есть элегические стихи, которые она трогательно читает на могиле и на поминках. Меню однообразное, но сытное: блины, пироги, лапша, кутья, кисель. Поэтесса набирает с собой пластиковых пакетов, раззявливает их под столом и потихоньку спихивает туда поминальную стряпню.

Никто ни разу не спросил её: «А вы, простите, кем покойнику(це) приходились?» Этим и отличаются приличные поминки от какой-нибудь шлобской кабацкой вечеринки с фейс-контролем.

А недавно Поэтессе заказали поэму к юбилею местного ликёро-водочного завода. Поэма начиналась:

Но директору ликёрки не понравилось. Ему хотелось поэму, состоящую из агрессивных кратких агиток, рекламных слоганов. Чтобы люди прочитали, сглотнули слюни в пересохшем наждачном горле и рванули покупать продукцию.

И вот Поэтесса решила переквалифицироваться в романистки. Великий Оноре де Бальзак был несобранный человек – а романы требуют огромной усидчивости. Он обривал себе полголовы. Пока не отрастали волосы, сидел дома и скрипел пером – а куда денешься, с ассиметричной-то каторжной головой?

У Поэтессы в арсенале гораздо более мощное женское средство приковать себя к письменному столу. Ей нечего надеть, не в чём выйти в люди. Вот она от безысходности – вернее, от безвыходности – и пишет романы. Судя по её гардеробу, она будет очень плодовитым автором.