Мария Воронова - Сократите меня, Владимир Семенович!

А когда он заведёт свою оригинальную песнь шантажа, лично дам ручку и бумагу и покажу, где у нас висит «ящик доверия» – выдержанный в светло-голубых тонах опечатанный железный короб с прорезью, куда граждане могут опускать свои анонимные и не очень доносы, разработка средневековой инквизиции и НКВД.

Вдруг приходит в голову, что целителям прежних времён приходилось ещё круче. Их вообще по жалобам граждан жгли на костре, так что нам, в общем, жаловаться грех.

После пациента с почечной коликой возникает вполне подходящий клинический случай. Плотный мужчина средних лет с номенклатурными щёчками и властным взглядом наверняка не привык к отказам.

– Завтра обратитесь в поликлинику, – говорю я хмуро, глядя на суточную рану предплечья, и инстинктивно пригибаю голову, готовясь к буре негодования. Формально я совершенно права, швы на рану накладываются только в первые шесть часов, а то, что он не мог выехать с дачи, это, ей-богу, не моя проблема.

– Спасибо, доктор, – голос пациента звучит неожиданно мирно.

Да что ж за день сегодня такой?

– Вы поняли? – уточняю я на всякий случай. – Сейчас я не буду оказывать вам помощь.

– Да, понял, извините, что побеспокоил.

Как тут выдержать характер? Беру страдальца в перевязочную, есть у меня свои секреты, чтобы рана зажила без грубого рубца.

Итак, отказ в помощи не прокатил. Остаётся постыдное вымогательство. Это должно сработать, люди не любят платить за то, что можно получить даром.

Смотрю на часы: треть праздничного дня Восьмого марта позади. Непонятно, как будет дальше, но пока дежурство смело можно назвать идеальным. Ни одного скандалиста, все пациенты с клиникой, словно из учебника, и утренняя ущемлённая грыжа тоже тьфу-тьфу. То, что в хирургии называется «удобный пациент». Поступил через довольно длительное время после ущемления, но кишка осталась жизнеспособной, и резекцию делать не пришлось. Странная закономерность, одних женщин на Восьмое марта судьба одаривает романтикой, а меня – только профессиональными удачами. Почему так? Возможно, я создана для того, чтобы лечить людей, не отвлекаясь на личную жизнь…

А вдруг мне всё же удастся переломить судьбу? Если я сменю профессию, может быть, мне достанется хоть немного счастья.

Я перестану быть машиной для спасения жизней, судьба потеряет ко мне интерес и позволит немного пожить для себя.

Или наоборот, космос даёт мне таким образом понять, что сопротивление бесполезно и я должна идти предназначенным мне путём, никуда не сворачивая.

Всё это пустые предположения, если мы что-то знаем о своёй судьбе, так это то, что нам не предсказать следующего её хода.

Ну да, кисло думаю я, не предсказать… Так и будешь всю жизнь молотить в этом чёртовом приёмнике, возвращаясь в пустую квартиру только поспать, если не примешь срочных мер. Чтобы вписаться в поворот судьбы, надо крутить руль!

Сосредоточенно хмурясь, придумываю грандиозный «косяк», который точно поставит меня под сокращение.

Есть неплохой вариант: не положить в больницу какую-нибудь заслуженную бабку. Если она обременена родственниками, которых от желанной свободы отделяет только упрямство дежурного врача, жалоба практически гарантирована.

Обычно я жалею таких старушек, их трудно назвать здоровыми, а при несовершенстве амбулаторной помощи госпитализация часто бывает единственным шансом улучшить им качество жизни, но сейчас накручиваю себя и торжественно обещаю – если нет прямых показаний, не положу!

Но «Скорая помощь» никого не везёт.

Заполняю истории, делаю текущий обход и только сажусь на диван с книжкой, звонок из приёмного.

Аппендицит у молодого человека. Сам парень кажется вполне адекватным, но мама внушает надежды. Вымогательство ей точно не понравится.

Открываю рот и понимаю, что физически не могу попросить денег за операцию. Издав несколько пробных звуков, замолкаю. Напряжённое лицо мамы расслабляется, ирония, кажется, в том, что она ждала, что я буду клянчить деньги, и готовилась дать достойный отпор.

Предпринимаю вторую попытку, столь же безуспешную. Мама с поджатыми морковными губами мне совсем не нравится, и я думаю, как здорово было бы сейчас обломать её уверенность в том, что в груди каждого врача пылает огонь бескорыстной любви к человечеству, но есть вещи, через которые я не могу переступить.

Выйдя из операционной, без особой надежды проверяю телефон. Удивительное дело, но обнаруживается один пропущенный звонок с неизвестного номера. Что ж, если это был тайный поклонник, то он очень точно выбрал время, чтобы признаться в своих чувствах. Позвонил именно в те полчаса, когда я была в операционной и ответить не могла.

Решаю не перезванивать.

Наступает вечер, тихий и ясный, длинные тени ложатся на ноздреватые мартовские сугробы. Скоро снег совсем сойдёт. Я не курю, но выхожу на крыльцо вместе с травматологом и с удовольствием вдыхаю тёплый мокрый ветерок наступающей весны, приправленный сигаретным дымом.

Сегодня мне не удалось заработать отрицательные баллы, что же делать? Остаётся единственный способ: завтра на планёрке обозвать главврача дураком или вором. А для гарантии тем и другим.

Но он не дурак и не вор, грустно думаю я, совсем наоборот. Перед глазами возникает суховатое лицо Владимира Семёновича, с резкими морщинами и прозрачными волчьими глазами.

Кажется, я влюблена в нашего главврача, хотя предпочитаю думать, что он меня бесит. Наверное, поэтому и хочу уйти, пока ещё есть силы для самообмана.

Снова пьём чай с остатками торта, выжимая последние дивиденды из Международного женского дня. Включаем праздничный концерт, какой-то мужчина с внешностью раскормленного идальго поёт о своёй готовности поступить в рабство к даме сердца. Выглядит он так невыносимо пошло, что мы с травматологом снова идём на крыльцо. Подлетает «Скорая», разрывая ночь синими всполохами фонаря и сиреной. Водитель с фельдшером вытаскивают каталку, а знакомый врач зовёт нас. Бежим встречать пациента, по пути я успеваю посмотреть на часы. Полночь миновала пять минут назад, кончился Женский день, а вместе с ним и профессиональные удачи.

Что ж, картина ясная. ДТП, шок. Закрытая травма живота наверняка, рёбра, голова… Уточнять диагноз будем в операционной.

Быстро везём больного, я на ходу заполняю историю. Давление падает, времени ждать УЗИ нет, быстро делаю лапароцентез, в животе кровь.

Михаил Георгиевич даёт наркоз параллельно с противошоковыми мероприятиями. Мимолётно отмечаю, что он на удивление сдержан и вежлив, неужели принял к сведению наш утренний разговор?

В животе обнаруживается больше двух литров крови, источник кровотечения – разорванная селезёнка и брыжейка тонкой кишки. Могло быть хуже. Делаем спленэктомию и резекцию кишки.