Владимир Гиляровский - Певец города

В 1911 году, под осень, я сильно заболел воспалением легких. Чувствую, что все может случиться, что я, наконец, могу сломаться, а надо было кое о чем подумать вперед. Я решил обратиться к единственному в Москве человеку – хоть вся Москва знакома – Валерию Яковлевичу.

С постели вызвал его по телефону и говорю:

– Валерий Яковлевич, у меня воспаление легких, температура больше тридцати девяти, но мне необходимо вас повидать. Именно вас одного и никого более. Заразного ничего. Если бы вы…

– Ну что же, я через час, ровно через час приеду к вам, – перебил он меня и еще раз сказал: – Через час я у вас. – И положил трубку.

Часы пробили шесть.

Жду. Ставлю термометр: тридцать девять. Начинаю сомневаться: вдруг не приедет?

Звонок у двери. Жена идет встречать и через минуту вводит Валерия Яковлевича. Часы бьют семь.

– Дядя Гиляй! Да разве степному орлу полагается хворать! – И протягивает руку. Я не хочу подавать – он берет насильно и крепко жмет. Я отвечаю.

– Э, дядя Гиляй! Руку сломаешь, ведь мы городские.

– Валерий Яковлевич! Прошу выслушать – и дайте слово, что меня не перебьете до конца.

– Даю.

– Мне очень плохо. Сегодня ночью уж я был на том свете. Если не перенесу – исполните мою огромную просьбу.

И я рассказал ему, как бы мне хотелось видеть изданными мои работы.

– Ну вот видите, дорогой дядя Гиляй, первую вашу просьбу я исполнил. А она была очень трудная – не перебить вас, когда вы, извините, несете чушь. Но я не перебивал вас. Вторая же ваша просьба совсем легкая, я с легким сердцем даю вам слово исполнить ее в точности, тем более что мне ее и не придется исполнять: через две недели мы будем в кружке пить ваш любимый карданах… Вы любую болезнь ветром развеете… А вот если вас придавит рухнувшим домом в городе или в степи грозой убьет – иначе вы умереть не можете, – то даю вам слово сделать все, что вы сказали.

Во время чая Валерий Яковлевич рассматривал мой альбом и написал в нем следующие стихи. Был ли это экспромт и есть ли они в печати – не знаю.

Валерий Брюсов.

На добрую память о прошлом

В. А. Гиляровскому 29 сентября 1911 г.

Часы били девять. Тогда он ушел. Потом он несколько раз справлялся по телефону, а через две недели мы пили с ним в кружке карданах.

Во время германской войны ни разу не встречались, выходило так: когда он в Москве – я уеду или наоборот.

Только после Октября мы стали встречаться чаще и опять на минуты. Как-то в голодный год только подольше побеседовали в театре Зимина на каком-то митинге или спектакле. Сидели за кулисами в артистической уборной, пили чай и ели жадно какие-то бутерброды с лошадиной колбасой. Между прочим, поменялись экспромтами. Что ему я написал – не помню, а он занял страничку моей книжки:

Другу моего отца и моему

В. А. Гиляровскому – дяде Гиляю,

На моем полувековом юбилее, 3 декабря 1923 года, Валерий Яковлевич был товарищем председателя юбилейного комитета. Чувствуя себя не совсем здоровым, он все-таки приехал и в своем приветствии вспомнил, как он гимназистом принес ко мне свое первое произведение и как был счастлив, когда я напечатал его первый литературный труд. И это было в последний раз, когда я видел Валерия Яковлевича, слышал его, говорил с ним.

Через месяц праздновался юбилей поэта в Большом театре, но юбиляр, еще не поправившийся от болезни, незримо присутствовал в глубине темной директорской ложи бенуара, рядом со сценой.

Я знал о состоянии его здоровья, знал, что он там, за этой драпировкой. Он грезился мне таким же усталым и бледным, каким он был на моем юбилее, и, читая свое приветствие, я встал на правой стороне сцены и обратился лицом к ложе. В своем стихотворении я хотел продолжить его речь, его воспоминание юных дней – и оно начиналось так:

Крэк – фаворит.

Менажер – заведующий хозяйством, управляющий.

Ри, бо Пьер! – Посмейся, красавец Пьер!