Лесли Хартли - У. С.

ПЕРВАЯ ОТКРЫТКА пришла из Форфара.

«Я подумал. что Вам. может быть понравится вид Форфара, — говорилось в ней. — Вы всегда так интересовались Шотландией. Это одна из причин, почему я интересуюсь Вами. С удовольствием прочел все Ваши книги, но удается ли Вам действительно схватить характер людей? Сомневаюсь в этом.

Примите это как рукопожатие от Вашего верного почитателя.

У.C.»

Уолтеру Стритеру, как и другим романистам, было привычно получать послания от незнакомых людей. Обычно они были дружелюбны, но порой попадались и критические. Будучи человеком совестливым. он в обоих случаях отвечал на них, но написание ответов отнимало необходимые ему для творчества время и силы, так что он почувствовал большое облегчение, увидев, что У.С. не сообщил своего адреса. Снимок Форфара был неинтересный, и он ею порвал. Однако замечание его анонимного корреспондента застряло у него в голове. Неужели ему действительно не удается схватить характер своих героев? Возможно, что нет. Он сознавал, что большинство из них было либо проекцией его собственной натуры, либо воплощенной и различных формах ее противоположности. Я и He-я. Наверное У.С. это уловил. И уже в который раз Уолтер дал клятву быть более объективным.

Дней через десять пришла еще одна открытка, на этот раз из Берика-на-Твиде.

«Что Вы думаете о Берике-на-Твиде? — говорилось в ней. — Он, как и Вы, находится на границе. Надеюсь, это звучит не очень грубо. Я вовсе не хочу сказать, что Вы находитесь на грани посредственности! Вы же знаете, как я восхищаюсь Вашими рассказами. Кое-кто называет их потусторонними. По-моему, Вам нужно выбрать либо один мир, либо другой.

Еще раз крепко жму Вашу руку.

У.С.»

Уолтер Стритер призадумался над этим. Корреспондент начал его занимать. Кто он, мужчина или женщина? Почерк, деловой, уверенный, смахивал на мужской, да и замечание, похоже, сделал мужчина. С другой стороны попытка прощупать его, стремление заставить его почувствовать себя одновременно польщенным и неуверенным — все это напоминало женщину. Он ощутил слабый проблеск любопытства, но быстро подавил его. Не такой он человек, чтобы экспериментировать со знакомствами. И все же было странно думать о том, как этот неизвестный ему человек размышляет о нем, взвешивает его. Вот уж действительно потусторонний мир! Он перечитал две последние написанные им главы. Пожалуй, он не стоит здесь твердо, обеими ногами на земле. Пожалуй, подобно другим теперешним романистам, он слишком склонен к бегству в таинственный мир, где сознанию не очень-го удается повернуть все по- своему. Но разве это имеет какое- то значение? Он швырнул открытку с видом Берика-на-Твиде в камин — стоял ноябрь — и попытался писать. Но слова выходили из-под его пера с трудом, словно преодолевая необычайно прочный барьер самокритики. Прошло несколько дней и он с неприятным чувством ощутил свое раздвоение, как будто кто-то завладел его личностью и пытался разорвать ее надвое. Его работа утратила прежнее единство, в ней пробивались две струи, несоединимые, враждебные друг другу, и оттого, что он старался преодолеть этот разрыв, она продвигалась еще медленнее. Ничего, думал он; может, меня начала заедать рутина. Может быть, эти трудности — болезнь роста, может быть, мне открылся новый источник, из которого я могу кое-что почерпнуть. Если б я только смог примирить их, смог, как многие художники, сделать плодотворной саму их борьбу!

Третья открытка пришла с изображением Йоркского собора.

«Я знаю, Вы интересуетесь соборами, — говорилось там. — Уверен, что у Вас это не является признаком мании величия, но порой небольшие церкви доставляют больше удовольствия. Продвигаясь на юг, я вижу преогромное количество церквей. Работаете ли Вы сейчас над чем-нибудь или все пребываете в поисках идей? Еще раз от всего сердца жму Вашу руку.

Ваш друг

У.С.»

Уолтер Стритер и правда увлекался соборами. Собор в Линкольне был одним из его юношеских увлечений, он даже писал о нем когда-то в одном путеводителе. Правда и то, что у него вызывали восхищение сами размеры и что он склонен недооценивать приходские церкви. Но каким образом мог У.С. знать об этом? И неужели действительно это признак мании величия? И вообще, кто такой этот У.С.?

Тут его впервые поразило то, что это были его собственные инициалы. Впрочем, нет, не впервые. Он заметил это прежде, но это были самые обычные инициалы. Такие, как у Гилберта, у Моэма, у Шекспира, у кого угодно. Однако теперь это показалось ему странным, а в голове мелькнула мысль: что если это я сам посылаю себе открытки? С людьми бывает такое, особенно с теми, кто страдает раздвоением личности. Не то, чтобы он был один из них, разумеется, нет. И все же эти непонятные перемены, эта трещина в работе, поразившая не только его мысль, но теперь уже и его стиль: один абзац, с множеством придаточных предложений и точек с запятой, выходил вялым; следующий же, разбитый на короткие фразы, был острым и точным.

Он снова принялся разглядывать почерк. Раньше он показался ему полнейшим воплощением заурядности — такая рука может быть у любого столь заурядным, что это вполне вероятно был измененный почерк. Теперь ему почудилось, что он заметил сходство со своим почерком. Он собирался было бросить открытку огонь, но внезапно передумал. Покажу-ка я ее кому-нибудь, подумал он.

— Все совершенно ясно, мой милый, — сказал ему друг. Эта женщина безумна!! Не сомневаюсь, что это женщина. Наверное, влюбилась в тебя и хочет заинтриговать. Я бы не обращал на это никакого внимания. Люди, чьи имена появляются в газетах, всегда получают письма от сумасшедших. Если это тебя тревожит, уничтожай их, не читая. Подобные люди часто бывают вроде ясновидцев, и уж если она почует, что ей удалось тебя зацепить, то ты от нее никогда не отвяжешься.

На какой-то миг Уолтер Стритер почувствовал облегчение. Женщина, маленькое, похожее на мышку создание, которое неизвестным образом в него влюбилось! Что в этом может быть тревожного? Право, это мило и трогательно. И он начал думать о ней. Любопытно, как она выглядит? Что за беда, если она чуточку сумасшедшая? Потом, словно ища подсознательно новых мучений и уступая силе логики, он подумал:

— Положим, это открытки сумасшедшего, и ты написал их сам. Не вытекает ли отсюда, что ты должен быть сумасшедшим?

Он попытался отогнать от себя эту мысль. Попробовал уничтожить открытку, как он сделал это с другими, но где-то внутри ему хотелось ее сохранить. Он чувствовал, что она стала частью его самого. Поддавшись непреодолимому желанию, приводившему его в ужас, он положил ее за часы на камине, чтобы ее больше не видеть. Но он знал, что она там.