Анна Сохрина - Мама и Тимофей. Дача

— Конечно, Миша, — вздыхает бабушка. — Мы и живы благодаря… — она с трудом разгибается и тяжело переводит дух. — Мы и живы благодаря этому участку…

Вечерами дед слушает радио. Он сидит в кухне, подперев голову кулаком, и крутит разноцветные ручки транзистора. Сквозь писк, треск и шелуху эфира прорываются в летнюю ночь разные зарубежные «голоса». Дед слушает их по принципиальным соображениям. Каждый день он в обязательном порядке читает газеты «Правда», «Известия», смотрит по телевизору программу «Время» и лишь после этого включает транзистор. Дед как бывший боевой офицер считает, что надо быть бдительным и хорошо знать, что про нас думает враг. А враг, как известно, не дремлет.

Наслушавшись, он резко отодвигает от себя транзистор и начинает излагать бабушке ход международных событий. Бабушка внимательно слушает, кивает аккуратной седой головой и моет в эмалированном тазике грязную посуду, оставшуюся с вечера, посыпая в воду белые крупинки соды.

К середине июля поспевает клубника. В это время дача посещается без особых напоминаний. В выходные вся семья собирается в Ропше за круглым обеденным столом.

Мы едим нежно-рассыпчатую, пересыпанную тонкими ниточками укропа, молодую картошку и, закатывая от блаженства глаза, погружаем ложки в божественную, налитую соком до пузырчатых красненьких верхушек клубнику со сливками.

— Дача держится на стариках, — говорим мы, когда стихает перезвон ложек и шум жевания. — Это никуда не годится. Подумать только — семидесятилетняя бабушка с ее сердцем, почками и отложением солей ползает по грядкам! А дедушка, который при его-то радикулите вынужден таскать такие тяжести!

Всем очень стыдно. Все полны праведного негодования. Что у нас, в самом деле, нет сердца? Или мы такие неблагодарные дети и не любим своих стариков? Пора в корне изменить ситуацию.

Гошка слезает с велосипеда и приносит пять ведер колодезной воды. Младшая дочь с мужем-доцентом рвет сорняки на грядке с морковкой, попутно выдергивая и тощенькие стебельки самой огородной культуры. Оставшиеся тоже развивают бурную трудовую деятельность. Мой муж перетаскивает бочку с одного конца дома к другому, по дороге он ломает куст красной смородины и топчет плети огурцов, любовно взращиваемых бабушкой.

— Вадик! — всплескивает руками бабушка. — Умоляю! Осторожнее, Вадик!

Отец с дедушкой решают срубить березу возле колодца, оставшуюся еще с тех далеких времен, когда на участке стоял лес, росли грибы, а дед категорически отрицал саму возможность занятий садом и огородом. Березу хотят срубить, так как она «пьет соки» у яблони.

После трехчасовой возни с пилой, топорами и веревками ствол неожиданно рушится, едва не задев дедушку и порвав линию электропередач. Дом остается без света. Все начинают бегать, как в итальянском кино, отчаянно жестикулируя и давая друг другу советы, как лучше починить провода.

В конце концов все утихомириваются. Трудовой энтузиазм иссякает и мы расползаемся в разные концы: кто за газету, кто в гамак, кто на речку, а кто соснуть часок-другой на теплой, пропитанной солнцем и ароматом цветов веранде. На даче стоит тишина и легкий ветер колышет ситцевые занавески на окнах.

На даче хорошо старикам и детям. Остальным скучно. Позагорав, надышавшись свежим воздухом, пощипав ягод и зелени, мы начинаем украдкой поглядывать на часы. И напрасно дед с бабушкой уговаривают повременить с отъездом, побыть еще часок-другой здесь, рядом с ними, у всех находятся неотложные дела. Одного ждет отчет, другого встреча с нужным человеком, третьего протекающий карбюратор в автомобиле. И все уезжают, оставив на попечение стариков своих маленьких детей.

— Что ж поделаешь, Маша, — вздыхает дед, — у них свои дела… До следующих выходных.

За краем крыши садится огромное, красное солнце и освещает своими косыми, теплыми лучами фигурки двух стариков. Они стоят рядом, совсем близко друг к другу и долго смотрят на дорогу, где медленно и плавно оседает золотая пыль.