Юлия Качалкина - Сказка платяного шкафа

Рудик был очень счастливым маленьким мальчиком: у него была собственная комната с шелковыми занавесками на окне и цветами на подоконнике, чем-то похожая на пенал. Да-да. Длинный аккуратный пенал, где практически нельзя ходить и уж точно – лечь поперек не получится. Такая интересная «малогабаритная», как говорила мама Рудика, комната.

Поэтому кровать у Рудика всегда стояла вдоль стены и не было ни одного книжного шкафа. Так что любимые книжки лежали стопками прямо на полу.

Но Рудик всё равно считал свою комнату лучшей и самой просторной на свете. Ведь раньше у них с братом была вообще одна на двоих, – пока Тим не женился и не уехал. Он уехал, а письменный стол, хитроумно сварганенный папой из бабушкиной швейной машинки Зингер, перешел в безраздельное владение Рудика. Иногда, правда, крышка машинки предательски хлопала, стоило на нее случайно опереться локтем сильнее, чем нужно. От этого что-нибудь обязательно падало на пол, – тетрадка или ручка.

Или родители из соседней комнаты ворчали, недовольные шумом. Но зато ни у одного из друзей Рудика письменный стол не был оснащен настоящей педалью! Ее при желании можно было считать педалью фантастического автомобиля или даже космического корабля!

И всегда Рудик учил английский, мысленно путешествуя между галактиками и уворачиваясь от преследователей, летавших на менее мощных машинках Зингер.

Но больше всего Рудик гордился своей новой тайной: дело в том, что ему с недавнего времени стали сниться сны старого платяного шкафа.

Полированного и пузатого хранилища всякой стариковской всячины. Платьев, пальто без пуговиц и рукавов, набивок для подушек, непарных носков и перчаток и удивительной горжетки из настоящей черно-бурой лисы, на которой сохранились четыре лапы с когтями и кожаными подушечками плюс – два мутных стеклянных глаза.

Рудик знал, что снится ему не что иное как чужие мебельные истории, совершенно точно. Шкаф из комнаты выселили, а кровать поставили на его место. С этого всё и началось. Сначала разобрали на доски и ровненько уместили в кладовке, – странной комнате, назначения которой Рудик долго не понимал. Туда нельзя было войти – сразу упрешься носом и коленками в гору подушек и одеял, а сверху над тобой нависнет родительская одежда.

Не было даже мало-мальской щелочки, чтобы пролезть и – жить, играя в Тома Сойера-на-острове-с-Гекльберри Финном.

Однажды Рудик все-таки пытался жить на антресоли. Как раз того самого шкафа. Но – упал, карабкаясь туда, и зацепил плечом лосиные рога – охотничий дедов трофей, музейно пришпиленный к стене. Семейная легенда гласила: лось сбросил их добровольно. Рудик неоднократно представлял себе: дед выскакивает из кустов, наводит на флегматичного лося дуло, и тот сразу скидывает рога, по жесту угадывая, чего старому надо. Точно так же Рудик полагал насчет ящериц, летом ронявших в его руки чешуйчатые хвосты.

С рогами, правда, была одна неувязка.

А именно – кусок черепа, твердого и гладкого, словно пластмасса, торчавший у основания.

В конце концов Рудик решил, что череп некоторые – особенно честные – лоси сбрасывают вместе с рогами. Если их очень об этом попросить.

Как бы то ни было, Рудик упал и рога упали на него следом, а на антресоли жить ему расхотелось. Да и старший брат сподобился переехать, избавив младшего от вынужденного членовредительства в попытке обрести свой отдельный угол.

Надо сказать, Рудик уже давно подозревал за шкафом кое-что неладное.

Однажды тот привык было «есть» его, Рудиковы, карандаши.

Разложишься на полу окно рисовать, а карандаши – давай туда укатываться. Желтый, зеленый, красный. И цвета-то все нужные какие! Но это ничего. Через пару месяцев пристальных исследований Рудик обнаружил плотоядные поползновения и за ванной: нальешь воды на пол, на кафель, и она утекает между чугунных ног. К стене.

И на кухне – к батарее укатывается мамин сухой лук-севок.

Во избежание повышенного интереса со стороны Кольки-соседа и Сашки – соседа сверху Рудик ничего про аномалии своей квартиры рассказывать не стал и ограничился страстным наблюдением. Колька как-то поделился с Рудиком секретом, что и у них в большой комнате ночами трескается форточка. Бац – и трещина по стеклу! А ведь никто не разбивал…

Но шкаф был вне конкуренции. Он был свой, родной, под боком стоявший…Теперь изотрется полировка, затеряются где-то винты и шурупы, скривятся ножки. А, главное, черно-бурая лиса с четырьмя лапами о кожаных подушечках плюс – глазами-стеклышками окажется совсем-совсем бездомной.

Она приходила к Рудику прошлой ночью. С проплешинами на боку, с вечной ухмылкой хищника, скошенной вправо. Лисы любят смеяться. Пришла, принесла с собой зеленую бабушкину шаль, положила на край кровати и села молча. Рудик выглядывал из-за края одеяла и тихо дышал ртом. Чтобы – не слышно. Лиса о чем-то думала и качала в воздухе ссохшейся лапой.

– Вот ты, Рудольф, почему не спишь? Обещал маме…

– Я сплю, – неожиданно оправдался Рудик, хотя дал себе слово не проронить ни звука.

– Ага. Ну, спи. Только у меня к тебе дело есть, – лиса спрыгнула с кровати и развернула зеленую шаль. – Во-первых, вот твои карандаши. Старик очень извинялся, что ел их без спросу. Но в его летах нельзя без ярких цветов. Без желтого, по крайней мере. Сам понимаешь, деревом когда-то был, к солнцу тянулся. А желтый, он же – солнце…

У Рудика зачесался нос, но он терпел.

– Во-вторых, у него между досками застряло кое-что. Ты деда своего помнишь?

– Нет, – признался Рудик.

– А он тебя помнит. С фотографии улыбается, – той, что застряла. Старик ее берег для тебя, пока подрастешь. Но жизнь меняется. Того и гляди за город его увезете, потеряется всё… проснешься, достань фотографию, понял?

Лиса сложила карандаши на крышку Зингера, скатала шаль и, прихрамывая, двинулась в сторону кладовки. Ссохшаяся нога смешно поцокивала когтями.

– Подожди! – позвал Рудик. – А… мамин лук? А вода в ванной? А… Колькина форточка?

Лиса обернулась и ответила:

– А это, молодой человек, – вопрос к строителям вашего дома, которые кое-где недоложили кирпичей. Хрущевки. Социальная программа поддержки рабочего класса. На кухнях даже есть не предполагалось… Ээ-эээх! – Лиса махнула лапой в отчаянье и зашагала дальше.

– Про фотографию не забудь, слышишь? Мы обещали.

На утро Рудик встал с непривычным ощущением заботы. Он нашарил ногами тапочки, открыл дверь кладовой и, вмявшись в пух подушек и драп пальто, прощупал старый полированный шкаф.

Между досками торчал кончик фотографии. Рудик потянул его осторожно, взявшись двумя пальцами, и извлек заскорузлый черно-белый снимок.