Александр Костюнин - Парикмахерша

— Даже самый хириновый малчык лучше.

Эм — Жо! Не в этом дело. ПарикмаХЕРы тоже есть… будьте нате! Жопорукие пол не выбирают. К нам на днях девушка из другого салона перебежала, заикой там сделалась:

— Т-ттвержу молодому человеку: «Освежите кончики, я отращиваю, мне короче не надо». Б-бблин! падают хвосты сантиметров по пять. А он пыхтит, сопит, виновато у-улыбается…

Считается, волосы не ноги — отрастут. Нельзя так! Предупреждаю своих девочек: однозначно поймите, чего желает клиент–кормилец. Хотя, это сложно… В наследство от СССР нам досталось слово «маникюрша». Но его нет ни в одном словаре мира. Правильно будет сказать «маникюрист». Население профессиональными терминами не владеет, объясняется невнятной жестикуляцией, экивоками. Хоть цитатники раздавай! Когда умоляют: «Посадите меня на брови!»; «Я хотел на вас попасть!»; «Накрутите меня в зад!» — не спешите исполнять буквально. Конечно, и мы вынуждены за речью следить строго… Пусть клиентка заявляет, что волосы у неё «пакля», «реально дикие», «жжёные» — за ней не повторяем, подбираем эпитеты мягче. Например: не «жжёные», а сухие или пористые; не «отваливаются», а ломкие; не «жидкие» — ниже средней густоты; не «облезли» — цвет потускнел; не «коровий взлиз» — особенности роста. Тактичность, доброжелательность, уважение к клиентам — первое дело.

У Зои (недавно приняли на работу) юноша, уходя, спрашивает:

— Когда теперь?

— В зеркало смотритесь! Будет страшно, сразу ко мне!

Я своим девочкам постоянно талдычу: «Никогда не заводитесь, вы — мастер, не бабка базарная. Уточняйте у клиента, удобно ли ему? Не горячая ли вода? Не больно ли шпилькой закололи локон? Не щиплет ли краска? Окружите давальца [7] Давалец — кто держится в своих покупках и заказах одной знакомой лавки, одного мастера. заботой, вниманием. Отойдите от кресла, полюбуйтесь своим творчеством, не скупитесь на похвалу: «Очень красиво получилось, правда?» Сейчас повсюду стремятся «впихнуть невпихуемое». Кредо фирмы!

У нас иначе… Главное — деловая репутация!

Официально наш салон закрывается в пять, но ведь работаем на себя. Сколько сделаешь, столько получишь, со временем считаться не приходится.

Та же Зоя с упрёком мне:

— Ой, зря стара–аааешься, всё равно всех денег не зарабо–тае–еешь!

— Зой, я не стремлюсь заработать всех денег. Стараюсь обслужить человека на совесть, чтоб вернулся к нам да ещё друзей привёл.

Именно востребованность отличает профессионала высокого уровня. Поэтому, когда меня спрашивают: «Вы до скольки?» Отвечаю всегда одно и то же: «До последнего клиента».

— Хотите ещё чайку?

— Нет, спасибо.

— Знаете, что… Давайте я вас сама обслужу.

Мы прошли в отдельный кабинет. Кругом зеркала, на туалетном столике ножницы разных конструкций, фены, насадки, какие–то скляночки–бутылочки…

В детстве лично я визиты к парикмахеру недолюбливал. Причины не столь серьёзны, как у древнего Самсона, источник силищи которого заключался в первородных космах: стоило богатыря окромсать, крепость оставила его, и сделался он слаб, «как прочие люди». Встарь на Руси, а на Востоке по сей день, отрезать косу девке — значило обесчестить её. Нет, у меня, слава Богу, не столь драматично… Просто не любил таскаться в Дом быта: волосяная пыль неприятно осыпалась на лицо, лезла в глаза, одеколон «Шипр» щипал свежебритую шею. И самое горькое — в конце августа сия процедура была злым предвестником школы. На летних каникулах патлы отращиваешь, холишь и — на тебе! Вместе с долгими волосами утрачиваешь волюшку–вольную. Широко распахнутую душу мою втискивали в жёсткие рамки. Сама стрижка вроде бы ни при чём, но всё же, всё же… А ведь есть люди, которые выбирают профессию «парикмахер»…

Зачем далеко ходить? Ирина!

Я уселся в мягкое вращающееся кресло с высокой спинкой, удобными подлокотниками, свежая салфетка нежно окутала шею… Чистым фоном полилась объёмная музыка природы, далёкие крики чаек. В посвист ветра, шелест морского прибоя вплеталось жужжание машинки. Вначале окантовка висков, затылка, затем стрекотание ножниц… Будто стрекоза вибрировала над макушкой. Все движения мастера размерены, неторопливы. Приятные тёплые волны ласкали голову. Пушистая кисточка, едва касаясь, скользила по лицу — крылья бабочки… Волшебство! Откуда–то из далёка–далека вспомнилась молодая мама, бережно хранившая рядом с иконкой мою первую светлорусую прядку волос.

Зимняя позёмка стучала сухой россыпью в окна.

А Ирина всё рассказывала…

— И вот международный конкурс на лучшего парикмахера в Норвегии, в Осло.

Россию доверено представлять мне. Говорю, у самой дух заходится от восторга…

Закрепили сильного тренера. Уровень других участников мы изучили. Я — на волосок от победы… Состязание по сути превращалось в формальность с заведомым результатом. Участие, разумеется, полностью за свой счёт. Я в банк за денежками… И тут очередной кризис! Выдачу кредитов прекратили. Остаётся неделя, денег нет. С протянутой рукой — по родне, по знакомым. Никто не даёт. Одна приятельница хмыкнула:

— Допустим, выручу, с чего отдашь. Всю жизнь будешь отрабатывать. Тебе это надо?

— Надо.

— А мне нет. Погляди на своё каменное лицо.

У меня депрессия… Состояние такое тупиковое, точно выжали до капли. Остаётся сделать последний шаг, и тогда вложенные усилия, деньги начнут возвращаться… А ты не можешь. Я ревмя ревела без видимых причин, от обиды, от жалости к себе.

Муж перепугался:

— Иришка, что с тобой?

— Обидно мне… — и давай пуще выть.

Так не попала на конкурс в Норвегию.

В Москве недовольно поморщились, но смолчали. На следующий год чемпионат Европы — во Франции, в Париже. Настоящий чемпионат, в настоящем Париже!

Умереть — не встать…

Теперь уж меня не проведёшь! Я — воробей стреляный!

Денег накопила заранее, чтобы исключить любую случайность, любой подвох. Дочь настроилась на модель: волосы загодя выкрашены, выровнены. С документами полный порядок: паспорта готовы, визы оформлены. Тренер назначен, упражняюсь сутками, больше ничем не занимаюсь. В разведку так не готовят.

До поездки остаётся три дня.

Внезапно у меня разболелась нога. Дикая боль! Ни с того ни с сего.

В одно прекрасное утро не смогла встать с кровати. Такая резь в пятке, ступить не могу. Уколы, мази, таблетки — ничего не помогает, нога пухнет. А работа у нас стоячая. Мало того, нога, нервы до того расшатались, до того себя довела, накрутила — начался токсикоз. Тошнота. Нужно переводить за участие тысячу евро, а я шага шагнуть не могу. В банк поехал муж. Следующий платёж три тысячи: оплачиваешь фирме–организатору, башляешь тренеру, жюри… Не тебе платят за то, что в сборной России — ты финансируешь! Могут выдать, взаимообразно, бутылку лака или пенки. Остальное сам. Кроме того, нужны немалые деньги на поездку вдвоём. Из Москвы сутками названивают, торопят со вторым платежом, дёргают меня…