Елена Нестерина - Пафнуша

Италийские племена получили римское гражданство. Император Клавдий отравлен женой Агриппиной. А Пафнуше по хрену метель.

– Ну ты можешь нам не мешать? Можешь?

– Могу-у, но…

– Он тут всегда у вас бродит?

Бродит, конечно. Куда мы от него денемся?

Двое жителей общежития ласковыми словами выдавливают поэта Пафнутьева из комнаты.

Веселый ветер, который обрадовался открывшейся двери, машет вослед поэту старыми картами Древнего Рима из черно-белого, распавшегося на кусочки дремучего атласа, переворачивает страницы учебников, разложенных на полу.

А Пафнут опять пришел. Никак нигде не мог вписаться, отовсюду, значит, гнали бедолажку. Или внутренний стих его волок по миру, заставлял делиться со встречными.

Стихи послушали. Дали поэту сушек. Заставили уйти – ну мешает же.

Прошло чуть больше часа, скоро вечер. Некоторые начали разъезжаться по домам.

Колыхали когорты знаменами…

Он где-то выпил и опять пришел. Мы выгнали. Какое-то время он бродил по общежитию, доставал кого-то другого. И опять вернулся к нам. Дверь комнаты не закрывалась на внутренний замок – ну не баррикаду же строить?

– Брат, брат…

– Я сестра.

– Сестра, ну что же вы такие, ну давайте я вам стих прочитаю.

Это он мне. Я нарядилась самнитским солдатом, простыней в общежитии много. Пусть гвоздевский Рим мощный, но мы все-таки не сдадимся. Тем более что к вечеру отчаяние всерьез закрутило пружину, назло Нуме Помпилию получить зачет хотелось непременно!

Германец давит, вандалы у порога.

За окном ливень. Пьют, готовятся к экзаменам, что-то там свое пишут и читают во всех комнатах общежития. Нас осталось мало, про Пафнушку мы забыли. Впереди ночь, финишная прямая перед пересдачей. Надо выдержать. После распада империи Маурьев держава Паллавов остановила нашествие на Индию саков и каких-то других иранских народов. Харикришна, блин-нах. Или как там еще говорил Заратустра.

Дверь открылась. Понятно, кто был на пороге. Ближайший к двери взбешенный брат тут же подскочил выставлять поэта.

Прислонясь к дверному косяку, поэт поделился:

– Брат, брат, а мне ведь в шапку насрали. Шапку я, конечно, выбросил…

Брат замер, а Пафнуша сел на кровать, прижавшись к подушке.

Начало лета. Открыты двери в комнатах общежития, и нечего брать студентам друг у друга. Заходи кто хочешь куда хочешь. Ты заходил. И к тебе заходили, Пафнутий, житель общежитья. Но в основном заходил ты, ты, ты… И кого же ты так достал, поэта или прозаика ты взбесил? И он, как и прочие, тоже не смог поднять на тебя руку. Как он был зол, когда влетел в твое жилище среди лета, лихорадочно соображая, как тебе отомстить. Попалась ему твоя знаменитая шапка. Как он был изощренно изобретателен. Да он дьявол!

Он узнал меня без самнитских простыней (играть в отчаяние тех, кого покоряют, а он не сдается, к ночи стало трудно). Назвал сестрой и спросил про Анну. Которая готовилась к зачетам самостоятельно и по общежитиям не ездила. Сказать, что любит ее, не успел – добрый гений нашего времени поднес ему чаю.

Пафнуша с кружкой скоро ушел, мы договорились валить шапку на кошку. Мало ли в Бразилии кошек, которым не нравятся поэты.

На Древний Китай и Японию ночи нам уже не хватило. Я до сих пор не знаю, что там у них происходило в древности. На пересдаче у меня о них не спросили. В Рим, все в Рим. Инна Андреевна не давала времени на подготовку к вопросам, она усадила троих перед собой и принялась перекрестно метать в нас дротики вопросов: итоги Третьей Пунической войны; реставрация Кэмму и война двух династий; особенности Второго триумвирата…

В момент, когда мне нужно было поведать о Законе Двенадцати таблиц как основе римского законодательства, открылась дверь, и в нее робко заглянул поэт Пафнутьев. Может, он искал свою шапку, может, однокурсников, неизвестно. Просто обвел ясным взором пространство и исчез. Нас он не узнал. Но я взяла и засмеялась.

Дурносмехи и Инна Андреевна – вещи несовместные.

Если бы Инна Андреевна знала про шапку, она смеялась бы вместе со мной.

Но я получила зачет. Закон Двенадцати таблиц, законная роспись в зачетной книжке. Рим-батюшка спас меня.

И я училась дальше. Поэт Пафнутьев все так же изредка появлялся в коридорах, видели его и на улице, и в институтском скверике, и в общежитии. Шапка зимой на нем тоже была – я специально обратила внимание на Пафнутьева в холода. Мех и покрой шапки остались прежними. Пальто тоже.

Поэт не менялся. Таким и уехал в свой родной город.

Когда он попался мне в Москве через много лет, была теплая осень. Пафнуша никогда не знал, как меня зовут, сейчас он сократил и «сестру», просто поинтересовался, как там Анна, слышно ли что. Хороший, милый, очень коротко рассказал, что был пономарем, звонил в колокола. Есть у него семья, нет, я не узнала. Что ему Анна? Он спрашивает о ней только меня – или долбает ею всех, кто в его памяти относится к нашему курсу? Если это любовь, почему ты к ней ни разу не подошел, Пафнуша? Или подошел, сказал – но точно так же не вовремя, чудно и странно?