Эйвин Болстад - Без маски

Коммерсант Хурдевик (хотя это и трудно представить) был в это утро более раздражен, чем обычно. В сущности, он был всего-навсего комиссионером, но называл себя теперь коммерсантом. Ведь его дело так разрослось за последние годы! Да и людей, которые столь сурово осуждали бы военные прибыли, как Хурдевик, было совсем немного. Мир, в котором приходилось жить, внушал отвращение. Падение нравов коснулось многих слоев населения. Так, по крайней мере, казалось коммерсанту Хурдевику, а он не стеснялся говорить об этом и другу и недругу. Коммерсант Хурдевик не шел на компромисс ни с кем, абсолютно ни с кем.

Но наиболее чувствителен он бывал по утрам. Сильнее всего это проявлялось тогда, когда ему нездоровилось и не на ком было сорвать свою злость. У него была не в порядке печень. Жена Хурдевика, зная об этом, смертельно боялась приступов его болезни. А в это утро печень особенно давала себя знать. Коммерсант Хурдевик внезапно споткнулся о вылетевшие оконные рамы. Он перешагнул через них и снова устремился вперед. Вдруг он приосанился. Густые брови его сдвинулись, а губы сжались. Навстречу Хурдевику шел комиссионер Лассен. В отличие от Хурдевика он по-прежнему оставался всего-навсего комиссионером и у него был довольно потрепанный вид.

Комиссионер Лассен хотел было приветливо пожелать доброго утра человеку, с которым время от времени его связывали деловые отношения, но улыбка на его лице быстро сменилась гримасой удивления. Коммерсант Хурдевик с быстротой молнии промчался мимо него. Он смерил комиссионера Лассена взглядом, выражавшим всё то ледяное презрение, какое только в состоянии был вложить в свой взор такой самоуверенный человек, как Хурдевик. Коммерсант Хурдевик с полным удовлетворением констатировал, что комиссионер Лассен буквально отпрянул назад и застыл на месте, слегка приподняв шляпу. На тротуаре как раз толпилось множество людей, обративших внимание на эту сцену. Некоторые даже обернулись и внимательно посмотрели на Лассена. Багрово-красный и глубоко взволнованный, он сделал несколько неуверенных шагов вперед, а коммерсант Хурдевик с видом победителя прошествовал дальше. Он чувствовал себя так, словно, презрев опасность, оказал посильную помощь фронту.

Комиссионеру же Лассену казалось, что весь город стал свидетелем его позора. У него день тоже начался неважно. Но не потому, что ему досаждала печень или какие-нибудь другие болезни. Слава богу, он здоров как бык. Но дома у них вышел весь хлеб, а кошелек его был довольно тощим. Лассен не в состоянии был купить на черном рынке бутылку водки и выменять ее на хлеб и муку. К тому же маленький Алф заболел бронхитом. В общем, одно к одному! А тут еще эта история с Хурдевиком! Что он мог ему сделать или, вернее, что он сделал ему такого обидного, что Хурдевик не пожелал поздороваться? Но нет дыма без огня, и, видно, какие-то слухи навлекли беду на голову Лассена. Какие именно?.. А быть может, его приняли за кого-то другого? Чья-то месть? Нет, ни то, ни другое, ни третье. Комиссионер Лассен жил слишком замкнуто в кругу своей маленькой семьи. Правда, он занимался иногда перепиской бумаг, но знали об этом совсем немногие, да и не было в этой работе ничего предосудительного.

Лассен пустился вдогонку за Хурдевиком, обогнал его и, обернувшись к нему, спросил:

— Скажите, Хурдевик, почему вы не пожелали поздороваться со мной?

Хурдевик удивленно взглянул на него. Он не ожидал такого нападения. Но он выпрямился и твердо ответил:

— Я не здороваюсь с такими, как вы. Причина, как я полагаю, вам известна. У меня нет ничего общего с теми, кто открыто появляется в ресторанах вместе с подозрительными личностями, как это делаете вы. Надеюсь, вы понимаете меня?

Хурдевик хотел продолжать свой путь, но комиссионер Лассен настаивал:

— Скажите, на что вы намекаете?

Коммерсант Хурдевик выпрямился и принял величественный вид. Рядом с маленьким Лассеном крупная фигура Хурдевика — чемпиона-лыжника — казалась огромной. Стоило ему дунуть, и Лассен слетел бы с тротуара. Но Хурдевик лишь слегка наклонился и в обычном своем вежливо-ироническом тоне сказал:

— Не будете ли вы столь любезны пропустить меня, господин Лассен?

Хурдевик двинулся дальше, и Лассену против воли пришлось посторониться.

Он стоял и смотрел вслед могучей фигуре удалявшегося коммерсанта, облачённого в отлично сшитое, новое, как с иголочки, черное пальто.

Лассен плотнее зажал под мышкой пустой портфель и поспешно засеменил домой. Ему казалось, будто все люди в городе сразу стали смотреть на него другими глазами. Правда, он всё снова и снова уговаривал самого себя, что все его знакомые — люди достойные, что никакая сплетня не в состоянии затронуть его доброе имя, повредить ему, причинить ему зло, что… Бесполезные утешения, он тихо выругался. Дело было совсем не в этом. Но если теперь ему придется испытующе вглядываться в глаза других людей или увидеть хоть тень сомнения на чьем-нибудь лице… О, ему-то известно, чем грозит подобная история и как она может превратить жизнь в сущий ад. Ведь он видел, как Холма уволили из-за какой-то болтливой конторщицы. А разве не ясно, как день: Асбьёрн стал человеконенавистником из-за постоянных опасений, что люди не доверяют ему…

Лаура сразу же заметила по лицу Лассена: что-то стряслось. Она заставила его рассказать всю историю. Выслушав ее, Лаура коротко сказала:

— Сплетню надо немедленно пресечь, дай-ка я подумаю… — Потом быстро добавила: — Кристен Пойс… иди к нему…

Через полчаса он уже взбирался по крутой лестнице и стучал в ветхую кухонную дверь.

— Кто там? — спросил голос за дверью.

— Это — я… Лассен, — ответил комиссионер, задумчиво поглаживая обросшие щетиной щёки. Кто его знает, сколько понадобится времени, чтобы от слов Кристена Пойса рассеялся страх Лассена.

— А, это ты, дохлая креветка, — сказал Пойс на своем певучем северном диалекте. — Заходи; а я было подумал, что это… гм… Ну, заходи и выпей-ка чашечку настоящего черного кофе, да съешь ломоть хлеба с ржавой селедкой. Масла мы давно не видим.

Пока длился монолог, комиссионер Лассен успел войти в комнату.

— Какие новости? — спросил Пойс из кухни, где он возился с кофейником, чашками и ложками.

— Никаких, — ответил Лассен, — кроме тех, что хлебница пуста, а все старые возможности раздобыть хлеб кончились.

Пойс протяжно свистнул, вытащил свой бумажник, протянул Лассену крупную кредитку и быстро сказал:

— Нет… не отказывайся, возьми, мне прислали немного денег с севера. Всё в порядке.

Пойс стоял и смотрел на Лассена. Что-то с ним неладно!

— Хе, ты ведь знаешь, человеку, которого только что выпустили из тюрьмы, живется не очень-то богато. Но жена сходила на почту за посылкой, а на пристани для меня приготовлен целый ящик малосольной трески. Такому прожоре, как ты, малосольная треска придется по вкусу, верно? Ты ведь кожа да кости. А тебе надо набить чем-нибудь брюхо, чтобы достало сил прокормить ребят да старуху, верно?