Лариса Тараканова - Шкатулка

— Я не оставлю этого дела. Вы ждете от человека хорошей работы, так обеспечьте ему хорошие условия для жизни.

Архипов наверняка был недоволен ее звонком: в прошлом году Ольга Петровна уже боролась за квартиру для каменщика Плоткина. Теперь у нее появился еще одни подопечный.

Неугомонная, решил он про нее, но отвечал уклончиво:

— Хорошо, мы подумаем.

— Думай, думай, — проговорила Ольга Петровна, положив трубку на рычаг аппарата.

В прорабской у нее был отгорожен закуток с электроплитой, столом и двумя стульями. Здесь можно было перекусить.

Пока закипал чайник, Ольга Петровна развернула кулек с бутербродами и выложила их на тарелку. В эти минуты передышки она думала о себе. То есть не столько о себе, сколько о том, что составляло ее жизнь вне работы. «Хорошо бы послать ребятам апельсинов! Вот бы порадовались». Но потом Ольга Петровна представила, как она несет ящик на почту, как у нее заходится сердце и немеют руки от тяжести, и поняла, что такое дело ей не под силу. «Костюмчик надо Коленьке шерстяной, — рассуждала она. — Разве что самой связать? Ниток надо. Из старых свяжу, Вера не одобрит, скажет «мы своему единственному сыну из обносков не хотим ничего». А можно бы красиво связать, с разными узорчиками.

Только Ольга Петровна налила чаю в стакан, зазвонил телефон. Она услышала, что трубку подняли и Милехин стал объясняться с кирпичным заводом.

Она крикнула через стенку:

— Скажи им, что у нас обеденный перерыв!

Но Милехин не отреагировал и продолжал громко доказывать, что заявка на кирпич была подана в прошлом месяце, а не в текущем.

Ольга Петровна удержалась, чтобы не вступить в разговор. Она знала, стоит «завестись» и обеда уже не будет. Не будет оставшихся двадцати минут, чтобы перевести дыхание перед второй половиной рабочего дня, которая обещала быть не менее напряженной.

…В воскресенье, сидя на кухне, Ольга Петровна начала писать письмо троюродной сестре в Саратов, но не дописала, потому что вдруг стала вспоминать свою жизнь и расплакалась. Перечитала написанное и подумала, зачем же других расстраивать. Ведь там, в Саратове, дальние ее родственники, наверное, думают, как хорошо она устроилась в большом городе. Сына воспитала, внука имеет, машину купила. И вдруг такие речи: «Одна. Работа тяжелая. Здоровье плохое». Прочтут ее жалобы, станут сочувствовать, не понимая, в чем же состоит ее беда. Ольга Петровна решила написать по-другому.

«Знаешь, Маня, обо мне, наверное, говорят: чудачка, чего в жилу тянется. Шла бы на покой, и все такое. Может, они правы. Но я думаю иначе. От человека должна быть польза. Хоть какая-нибудь. Сидеть на лавочке у подъезда я никогда не стану. Идти в сторожа мне нет смысла: у меня голова еще за семерых работает. А это чего-нибудь да стоит!»

Ольга Петровна остановила себя: «Вот расхвасталась! Очень красиво, нечего сказать». И она круто переменила тему: «В этом году лето обещают жаркое. Будет хорошая клубника. Приезжай на мой огородик. Оторвись от своего хозяйства на неделю и приезжай. Может быть, в августе и ребята прилетят на День строителя. Они меня всегда поздравляют. В прошлый раз они на Рижское взморье из-за моего праздника не поехали, хотя им путевку предлагали. Вот такие у меня хорошие дети».

Присочинив насчет причины несостоявшейся поездки в Прибалтику, Ольга Петровна вспомнила, что давно пора омолодить клубничные посадки, и принялась звонить однополчанину Казаченкову. Тот уже второй год обещал «Фестивальную». Он прождал ее все прошлое лето, надеясь, что она сама приедет к нему на участок и заодно подскажет, как переоборудовать сарай под оранжерею. Ответила жена Козаченкова, обрадовалась Ольге Петровне и пожаловалась, что Ваня опять в госпитале, выпишут только в среду.

Ольга Петровна велела передать привет и сказать, чтоб скорее становился на ноги…

После горячего чая она чувствовала прилив сил.

— Виктор Семенович, кончай говорить, иди сюда, — позвала она.

Милехин заглянул в дверь, потянул носом:

— Колбаской пахнет!

Ольга Петровна показала на стул:

— Садись, питайся.

— Ну спасибо, Петровна, а то желудок к спине присох. В столовую уже не поспеть, а есть хочется ужас как!

За перегородкой уже шумели возбужденные голоса. И она не стала дожидаться, когда в ее уголок постучатся и потребуют ее участия в делах. Телефон звонил почти не переставая.

Этот день был похож на предыдущие своими мелкими и большими неурядицами, перестановками рабочей силы, распределением материалов, неизбежными стычками и разногласиями. К счастью, обошлось без аварий: плотник не повредил молотком руку, у крановщика не оборвался трос, экскаваторщик не задел подземный кабель, роя траншею, никто по ошибке не зашел в трансформаторную будку, пока электрик не закрыл ее, никто не пришел с обеда навеселе.

Но от всех дневных разговоров, согласований, увещеваний в голове была тяжесть. Ломило в спине. Гудели ноги от бесконечной ходьбы по временным лестницам из секции в секцию. И в конце рабочего дня Ольга Петровна едва волочилась. Со стройки она уходила последняя, дождавшись сторожа.

«Ну вот, скоро магазин закроется, — вспомнила она. — А у меня хлеба нет».

Кроме хлеба у нее еще многого не было в доме, но уже не хватало сил не только идти в магазин, стоять в очереди, но и что-то готовить себе…

Открыв дверь в квартиру, она вошла и тяжело опустилась на стул. Усталая женщина в зеркале глядела на нее с укоризной.

— Дотяну до мая и уйду, — сказала Ольга Петровна. — Хватит с меня. Начну отдыхать, как другие пенсионеры. Навещу детей, посмотрю, как они там живут. Заберу Коленьку к себе на лето. И будет нам хорошо.

Она расстегнула шубу, развязала платок, оглядела себя в зеркало:

— Ох и стара же ты, подруга! Морщины какие! Бабка. — Она покачала головой, вздохнула и вспомнила: — Куда же я поеду? У них квартирка меньше моей. Там и без меня тесно. — И она представила себе натянутую улыбку Веры, ее холодную вежливость. — Нет, не надо мне туда ехать. Вот будет День строителя, они сами приедут. Я пирог испеку с клубникой. Они любят.

И Ольга Петровна почувствовала быстрые слезы, хотела удержать их, но они уже стояли в глазах.

«Опять расквасилась! — осудила она себя и приказала: — А ну-ка, соберись. Утри фасад. А то опять сердце прихватит».

…По телевизору показывали военный фильм. Было очень похоже на настоящую войну. Ольга Петровна не любила вспоминать о ней, особенно в одиночестве. Но сейчас с экрана послышалась старая-престарая мелодия, от которой повеяло юностью и непонятной радостью.

На какой-то миг в ней проснулась застенчивая девушка с двумя тощими косичками, которая любила стихи Некрасова и мечтала поступить в Политехнический… Неужели это она, спустя несколько недель после окончания школы, волокла на себе своего первого раненого и, всхлипывая, просила: «Дядечка, потерпите. Дядечка, я вас сейчас в окопе перебинтую».