Сергей Гарин - Командир миноносца

Миноносец, которым командовал Владимир Мосолов, стоял, на Кронштадтском рейде, под парами, ожидая командира. Это был четырехтрубный красавец, последнее слово миноносной техники, с тремя стодвадцатимилиметровыми орудиями и четырьмя минными аппаратами. Команды на нем было шестьдесят человек, – все молодцы, как на подбор… Кроме того, на миноносце был помощник Мосолова – мичман Зубатов и механик Добрынин. Назывался миноносец «Чуткий».

Когда Владимир подъезжал к борту на шлюпке, команда была уже выстроена, во фронте. Взойдя, лейтенант поздоровался, сказал несколько слов о войне и, приказав готовиться к снятию с якоря, прошел в свое помещение. Оно было довольно комфортабельно, хотя и маленькое: спальня, со шкафом и умывальником красного дерева, таким же письменным столом и великолепной пружинной кроватью. Рядом – салон, с большим столом и мягкими плюшевыми диванами, по борту, а следующая дверь вела в ванную и уборную командира. Освещался миноносец электричеством. Владимир уже имел определённые инструкции относительно дальнейшего. Его миноносец назначался на дозорную службу, у входа в Финский залив, – место, опасное в смысле соприкосновения с неприятелем.

Как морской офицер, Мосолов прекрасно знал, что война застала русский и германский флоты в совершенно неравном состоянии. Неприятельский флот был сильней русского, по количеству крупных боевых единиц, но это не смущало русских моряков, знавших, что дух и отважность играют в морском деле не последнюю роль.

Во всяком случае, назначение было опасное, и Владимир ко всему приготовился. Он не боялся умереть, но хотел, в случае неизбежного, погибнуть с честью, в сражении, а не затонуть глупо, случайно, наткнувшись на свою или неприятельскую мину.

Думал о жене. А за последние два дня она не выходила из головы. Почему?.. Лейтенант не мог объяснить этого иначе, как войной, которая каждую минуту может разлучить их навеки.

Припоминал малейшие подробности их знакомства и совместной жизни. Встретился он с Надеждой Федоровной три года назад, на балу, в офицерском собрании полка его отца. Она была «царицей» вечера, за ней тянулся целый хвост поклонников, а он стоял у колонны и зевал. И вдруг к нему подошел полковой адъютант, распоряжавшийся танцами:

– Владимир Викторович! Почему не танцуете?

– Не с кем! – ответил лейтенант.

– То есть как: не с кем?!.. Полный зал дам и барышень!

– Все они неважно танцуют, – нужно отдать им справедливость! Есть, впрочем, одна… – он указал на Надежду Федоровну, – но она берется нарасхват!.. Где уж нам!

Адъютант улыбнулся:

– А вот, как раз она, именно, и просила меня, сейчас, представить ей вас… Пойдемте!

Взял лейтенанта под руку и подвел к девушке. Пройдя с нею два тура, Владимир хотел было ретироваться, но Надежда Федоровна потащила его в фойе, где они целый час проболтали. Она оказалась дочерью тайного советника, занимавшего видный пост, в одном из министерств. Была очень неглупа, великолепно образована, немного пела, играла на скрипке и рояли, рисовала…

С этого момента началось знакомство. Лейтенант сделал визит отцу, и стал бывать. Незаметно полюбили друг друга. Затем Владимир сделал предложение.

Полгода прошли, как сон. Лейтенант взял двухмесячный отпуск, был месяц с женой за границей, – месяц в имении тестя, в Новгородской губернии.

Но когда вернулись в Петроград, и началась обычная семейная жизнь, Владимира она немного разочаровала. По натуре своей, он был большой семьянин и домосед, а Надежда Федоровна наоборот: семейная обстановка нисколько не удовлетворяла. Она осталась все той же порхающей барышней, думающей только о нарядах, вечерах и о том, как бы кому понравиться. Она любила мужа, в этом не было сомнения, но любовь её была какая-то странная, на ходу, без общих духовных интересов, без взаимных переживаний. Она была немного пуста для Владимира. Вставала молодая женщина поздно, нежась в кровати чуть ли не до двух часов дня, делала долго туалет и только к трем-четырем часам дня выходила в столовую, когда, собственно, уже и кончался день. И в дни своих кратких приездов, лейтенант почти не видел жены, так как он рано должен был ложиться, чтобы с рассветом выезжать обратно в Кронштадт.

Второй неприятной стороной семейной жизни Владимира была страсть жены к флирту. Лейтенант постоянно находился в компании каких-то случайных знакомых, которые ухаживали за его женой, а она с ними кокетничала вовсю. Владимир понимал, что все это несерьезно, что Надежда Федоровна никогда не переступит границ, но… чувство досады, что он, муж, все время как-то остается в тени, и жена больше отдает предпочтения чужим, – захватывало лейтенанта все больше и больше. Он стал избегать свой дом, но в то же время и ревновать. Начались сцены между супругами, порой отвратительные, доходившие до взаимных упреков и оскорблений.

Этот кошмар тянулся два с половиной года. Наконец, обоим это надоело, и они решили полюбовно разойтись. Разошлись сухо, с осадком горечи на душе, думая каждый, что виновата противная сторона. Надежда Федоровна переехала к отцу, а лейтенант и свободное время проводил в Кронштадте, изредка лишь навещая родителей.

Но жену он все-таки продолжал любить. Ему казалось, что, будь у него побольше свободного времени, и имей он возможность почаще видеть жену, ему удалось бы перевоспитать ее.

Вахтенный доложил, что все готово для съемки с якоря.

Лейтенант надел на шею цейсовский бинокль, натянул высокие резиновые сапоги – так как от большого хода, на мостик, вкатывалась волна – и вышел на палубу. Там уже все стояли на местах. Владимир поднялся на мостик и распорядился поднять якорь.

Завизжала якорная цепь, проползая черед клюз в канатный ящик. Заклубился пар от брашпиля… Якорь встал, и Владимир перевел ручку машинного телеграфа на «малый ход»… Одновременно сигнальщики подняли, на обоих ноках реи, черные шары, означавшие, что корабль дал ход… Когда прошли брандвахту, дали полный ход и шары убрали.

«Чуткий» ходил двадцать восемь узлов в час. И когда инерция достигла максимума – большие, пенистые волны, бурля, стали перекатываться через носовую часть миноносца… А за кормой бежала вдаль широкая полоса от винтов…

Мимо поплыли берега, со строениями, казавшимися с миноносца игрушечными… с лесом, курчавым порой, порой щетинистым, как зубная щетка, с дикими скалами, у подножия которых белел волнистый прибой…

Было хорошо сидеть на мостике, за натянутой парусиной, от ветра, курить папиросу и прислушиваться к равномерной работе машины и шипению котлов… Чувствовалось удовлетворение в сознании, что ты – царь и Бог на этом быстроходном судне, что от твоего желания оно может пойти влево… вправо… повернуть назад… Захочешь, – и из трех длинных тел орудий блеснет короткое пламя, загрохочет выстрел, и разорвется где-то, впереди, снаряд… Или, по твоему знаку, из тупоносого минного аппарата выскочит вдруг стальная мина-утка… побежит по указанному ей направлению, неся с собою смерть и разрушение, и взорвется, подняв гигантский столб воды и дыма…