Гийом Аполлинер - Рассказы

*

Дверь осталась открытой, и, крадучись, словно волк, я пошел вперед, видя, о чем они рассуждали; редкая мебель вокруг них, казалось, самым странным образом и без музыки танцевала. Мало-помалу эта мебель надувалась, раскачивалась, как поэт в салоне, возвышаясь и, поднимаясь, и скачкообразно увеличивалась. Вдруг обстановка приняла вид удобной мебели, кожаные кресла и диваны имели вид грибов, покрытых кожей, как и остальная обстановка.

Как только мебель приняла благородный вид и перестала качаться, незнакомцы уселись в кресла и продолжили курить; четверо из них расселись вокруг стола и начали партию в бридж, которая вызвала сразу самые неприятные споры. В этот момент один из них положил на стол свою горящую сигару, и, когда, споря, красный от гнева, ударил своего противника, стол вдруг взорвался, лопнув от контакта с сигарой, как немецкий дирижабль, нарушив порядок карточной партии. Негр побежал поднимать пневматический стол, взорвавшийся от контакта с сигарой, который лежал на земле, как мертвый слон. Он предложил принести другой, резиновый, покрытый кожей стол, так как это была новая мебель, по желанию надуваемая и перенадуваемая, и, следовательно, не очень громоздкая и мобильная. Но эти господа объявили, что они больше не желают играть, и негру ничего не оставалось, как спустить мебель, свистевшую, как русский слуга, шипящий перед своим господином. Все разом вдруг покинули курительную комнату, и негр погасил электричество.

Я обнаружил себя вдруг в темноте, уткнулся в стену, пошел наощупь, по звуку удалявшихся голосов. Шаря, я уткнулся в лестницу, внизу которой открылась дверь, ведущая в узкий коридор, вырытый прямо в скале, в стенах которого я увидел выгравированное или написанное карандашом или углем самое странное и непристойное граффити. Приведу то, что запомнил, но завуалированную грубость некоторых терминов привести не берусь. Двойной ужасный знак украсил начальную М следующей надписи:

Это было написано карандашом.

Подальше – сердце, пронзенное стрелой, окруженное аспидом, и надпись такого содержания:

Эрудит представит готический характер пожелания, изумившего меня, сообщенного Грозвицем, драматургом:

История Франции вдохновила анонима, восхищавшегося 18 веком, на самые неистовые изъявление чувств:

Эти надписи на стенах были нацарапаны металлическими остриями. И вот набросок трех крылатых выражений разного размера:

Англоман простучал полным категоричного признания синим карандашом:

Надпись, широко намеченная углем и почти стершаяся местами, мерещилось, взрывалась саркастическим смехом, который мне показался почти неприличным на этом невообразимом графическом кладбище:

Наконец я не смел поверить слишком дерзновенному сообщению, по сравнению с предшествующими граффити и, несмотря на всю невероятность предположения, страстному и полному искренности признанию фаворита короля Генриха III:

Эти многозначные и странные записи мне показались удивительными. Пронзенные сердца, сердца пламенные, сердца сомневающиеся, и еще другая эмблема: волосатые крылья или голые, безбородые или мужественные, гордые или униженные фаллосы, неуклюжие или умеющие летать, одиночные или сопровождаемые спутниками, украшали поверхность любого герба, причудливого и двусмысленного.

Я решительно пошел в коридор, где имелась дверь, и вошел без стука, дверь была наполовину завешена тяжелым гобеленом; я видел того, кто прошел через залу, пол которой был мягким, покрытым коврами, подушками, подносами, нагруженными прохладительными напитками. На стенах достаточно низко располагались несколько умывальников, возвышался кран, двигавшийся в форме носа, который могли использовать как таз или чашу. Юная команда, за которой я до сих пор следовал и перемещался, укрылась в комнате. Молодые люди возлежали там. На матрасах, которые покрывали землю, мы видели несколько деревянных коробок. Молодые люди находились один подле другого и были ничем не заняты. Один из них разместился рядом с дверью, где я прятался.

Они внимательно смотрели какие-то альбомы, которые имелись в изобилии, мне показалось потом, что это были альбомы с академическими фотографиями обнаженной натуры, мужчин и женщин. Эффект, ожидавшийся от этих фотографий, был создан, так что они рассматривали фотографии со всем возможным непристойным вниманием.

Они выставляли напоказ свою силу, открывали коробки и приводили в действие работавшие медленно приборы, в достаточной степени напоминавшие валы фонографа. Участники действа опоясались потом чем-то вроде пояса, который поддерживал конец прибора, и мне показалось, что все они напоминают Иксиона, когда он ласкает обнаженный призрак невидимой Юноны 2 2 Юнона – древнеримская богиня брака, рождения, материнства, супруга Юпитера. . Руки молодых людей сбивались перед прибором, как будто они прикасались к мягкому и обожаемому телу. Их рты создавали ощущение воздушного поцелуя. Тотчас они стали более блудливы и резвы и, казалось, сочетались браком с пустотой. Я был приведен в замешательство, как будто сопровождал их беспокойные игры фаллических сумасбродств в колледже; из их ртов исходили звуки, любовные фразы, сладострастные стоны, древние имена, среди которых я узнал очень мудрого Гелиоса, имя некой де Лолы Монт, происходившей, я не знаю, с какой плантации Луизианы 18 века; кое-кто говорил о паже («о моем прекрасном паже»).

Об этой оргии мне рассказали вскоре надписи в коридоре. Я с большим вниманием прислушался к игривым терминам, присутствовал при исполнении всех желаний этих вольнодумцев, находивших наслаждение в руках смерти.

«Коробки, – сказал я себе, – это подобие урн, куда помещают останки влюбленных».

Мысль эта перенесла меня, я чувствовал в унисон с этими распутниками, и, протянув руку, схватил у двери, возле которой никого не было, найденный там ящик. Я открыл его, потом сделал движение, словно активировал его, подражая действиям молодых людей, опоясал себя ремнем вокруг поясницы, и это тотчас сформировало перед моим восхищенным взором обнаженные тела, которые с наслаждением мне улыбались.