В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан

Зал почувствовал возможность оргвыводов, а значит, почуял запах крови. Об этом необходимо упомянуть, дабы передать атмосферу.

«Дорогие товарищи, мне первый раз в жизни приходится выступать с такой высокой трибуны, поэтому я волнуюсь больше, чем обычно. Эта высокая трибуна обязывает меня говорить о том, что, на мой писательский взгляд, является сегодня наиболее важным, и поэтому я хочу говорить о воспитании наших внуков и детей». (Там же, л. 64).

Сказав «в первый раз в жизни», Михалков был формально прав: он никогда не выступал с такой «высокой трибуны» пленума ЦК. Но конкретно с этой трибуны он уже выступал: за полтора года до этого, на Всесоюзном совещании по вопросам идеологической работы. Речь его была смелой, и Хрущеву, который и тогда руководил совещанием, она, вероятно, запомнилась и, судя по вторичному приглашению, понравилась. В сказанном и написанном Михалковым за семьдесят лет его общественно-политической деятельности, безусловно, есть много публицистической конъюнктуры, газетной злободневности. А может ли быть по-другому? Но в его публицистике все же больше вневременного и актуального. На том идеологическом совещании в декабре 1961 года Михалков говорил Хрущеву и залу:

«Но вот в международном аэропорту Шереметьево в зале ожидания висят люстры. Каждая из них стоит 60 тыс. рублей народных денег! Если одна из них, не дай бог, сорвется, то она может придавить целую делегацию. (Смех.) Эти люстры отвечают потребностям и вкусам мещанина. Это он, наш отечественный, доморощенный мещанин обожает плюш и бархат на окнах, бронзу под золото, дурные картины в позолоченных рамах, обои с разводами под шелк, оранжевые абажуры, коврики с кошками, оленями и лебедями, тяжелую мебель». (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 167. Л. 271).

Напомним, что средняя зарплата в стране тогда была рублей восемьдесят-сто в месяц.

«Заместитель командующего Одесским военным округом, бывший партизанский генерал тов. Дука [69] с горечью рассказывал мне, как он был свидетелем того, как трое юношей по очереди плевали в вечно горящий огонь у подножия памятника неизвестному матросу в Одессе. Ему лично пришлось, при полной пассивности окружающих, применить физическую силу, чтобы прекратить эти глумления и кощунства над воинской славой безвестного героя. Хотелось бы пожелать, чтобы мы подняли в глазах молодежи уважение к боевым наградам и форме воинов нашей родной армии». (Там же, л. 267).

Это было сказано в декабре 1961 г.

В июне 1963 г. казалось, что поэт и драматург повторит что-то похожее, тем более что он он продолжает: «По складу своего характера я писатель-сатирик, но прежде всего я писатель для детей».

Не теряя времени, а времени мало, писатель-сатирик переходит в наступление. Он говорит о проявлениях «бесхозяйственнного равнодушия к театрам юного зрителя и кино для детей», подчеркивает роль библиотек.

Главный редактор «Фитиля» Михалков оперирует фактами. Он был мастером подлинной детали. Для него истина всегда конкретна, она отражена в цифрах, в точных цитатах и названиях документов. Он рассказывает об одном «революционном» решении Министерства культуры Казахстана: «Одним росчерком пера оно закрыло на бескрайних просторах республики 276 городских и районных детских библиотек, а освободившиеся помещения раздало различным организациям». Оратор цитирует горе-приказ: «…в целях улучшения деятельности специальных учреждений республики» (РГАНИ. Ф. 2. On. 1. Д. 644. Л. 73). В зале стоит дружный смех. Ведь критикуют не их республику, край, область. Пусть казахский делегат потом расскажет, что это за «спецучреждения»!

Но для Михалкова казахские горе-циркуяры – повод, один шаг до положения дел на бескрайних просторах России.

«Та экономия, которая получена в результате всех этих упразднений и реорганизаций, ни в какой мере не может быть оправдана! А урон колоссален и он скажется не сегодня, а завтра. Такая «экономия» неминуемо влечет за собой разбазаривание накопленных годами фондов детской литературы, уход из библиотек опытных работников, сокращение количества читателей детских библиотек и, что особенно важно, резкое ухудшение качества идейно-воспитательной работы с детьми».

Если бы не последние слова о качестве идейного воспитания, то можно было бы подумать, что это сказано сегодня. Мысль звучит актуально. Так ли много изменилось за прошедшие полвека? Именно в этот момент Хрущев вторгается в выступление Михалкова. Начинается диалог. Обратимся к стенограмме:

«ХРУЩЕВ. А имеющиеся ассигнования на детские библиотеки пустить тогда на детские воспитательные колонии или детские тюрьмы и милицию. (Смех, аплодисменты). МИХАЛКОВ. Спору нет, где возможно, там нужно наводить порядок. Но если, к примеру, начать экономить на длине брюк, то летом это еще туда-сюда, но зимой можно отморозить себе ноги по колено. А если, по аналогии, подобным образом «экономить» на воспитании детей, то можно заморозить детские души настолько, что потом их и не разморозишь! (Бурные аплодисменты )». (Там же, лл. 73–74).

Михалков был признанным мастером театрального жанра, популярным драматургом-сатириком. В этой живой театральной пьеске-экспромте на главной трибуне страны он сам выступает одновременно драматургом, режиссером-постановщиком, действующим лицом и исполнителем. Вызвав бурные аплодисменты зала, он добился, что на сцену главного театра страны вышел абсолютный на тот момент лидер сверхдержавы.

Хрущев прерывает оратора на полуслове, на словах «на лучших традициях реалистического искусства». Диалог прекращен, и в «лучших традициях» искусства Островского и Чехова лидер начинает диалог, но на заданную Михалковым тему. В оперном либретто это был бы дуэт Хрущева и Михалкова: «ХРУЩЕВ. Товарищ Михалков, я сейчас вспомнил под влиянием Вашего выступления свою юность. Помню, и я пел, и рабочие пели песенку. Там такие слова приводятся: стояла школа десять лет, она стояла и упала. Потом стали рассуждать, как тут быть? Собрались и порешили: так оставить, а на месте этой детской школы кабачок во славу божью поставить.

Вот, видимо, по такой схеме рассуждали в Казахстане, когда взяли и библиотеки закрыли. А на их месте, наверное, заведения питейные открыли. (Веселое оживление. Бурные аплодисменты).

МИХАЛКОВ. Я очень рад, Никита Сергеевич, просто счастлив, что Вы меня несколько поддержали. ХРУЩЕВ. И я рад и не рад. Рад оттого, что Вы согласны со мной, и не рад, что Вы думали, что я согласен с теми, которые библиотеки закрыли. ( Веселое оживление. Бурные продолжительные аплодисменты)». (Там же, лл. 75–76).