Василий Авсеенко - Клещ

– Ну да, симпатичная, я не отрицаю, – произнесъ Гончуковъ; – но все-таки, нельзя же такъ вдругъ. И потомъ, ты вотъ о моихъ милліонахъ говорилъ; у меня милліоновъ нѣтъ…

– Тс! – съ таинственнымъ видомъ остановилъ его Подосеновъ. – Не говори этого вслухъ, братецъ. Даже между своими не говори. Тебя считаютъ въ трехъ милліонахъ, я это самъ такъ поставилъ, и прекрасно.

Рохлинъ, уже присѣвшій было къ письменному столу, положилъ перо и всталъ.

– Въ самомъ дѣлѣ, нельзя такъ сгоряча, – сказалъ онъ. – Твои двѣсти акцій я занесу въ шнуровую книгу, а Родіонъ Андреевичъ обдумаетъ, познакомится съ подробностями, и можетъ быть захочетъ основательно вступить въ дѣло. Тогда мы его въ директоры изберемъ.

– Въ директоры, разумѣется, въ директоры! – восторженно подхватилъ Подосеновъ.

– Онъ, какъ главный учредитель, имѣетъ всѣ права.

– Безъ сомнѣнія. Мы это поставимъ на предварительномъ, частномъ собраніи учредителей, – рѣшилъ Рохлинъ. – Намъ дорого пока принципіальное сочувствіе Родіона Андреевича. Капиталы найдутся, въ этомъ заранѣе можно быть увѣреннымъ.

– И найдутся, разумѣется, найдутся, – снова подхватилъ Подосеновъ. – Да ты не смотри, что онъ какъ будто упирается, онъ только сгоряча не хочетъ, а отъ слова своего не откажется.

Отъ какого слова? Родіону Андреевичу казалось, что онъ никакого слова не давалъ. Но прежде чѣмъ онъ могъ сказать что-нибудь по этому поводу, Подосеновъ отбѣжалъ на средину комнаты, и взмахнувъ руками, какъ бы желая обнять этимъ жестомъ всехъ присутствующихъ, провозгласилъ громко:

– А теперь, господа, принимая во вниманіе, что въ нашемъ маленькомъ обществѣ имѣются дамы, я полагаю… я полагаю, что нашъ милѣйшій хозяинъ не упуститъ случая устроить намъ какую-нибудь поѣздку за городъ, чтобы достойно закончить этотъ пріятнѣйшій день. Шурочка, вы какого объ этомъ мнѣнія?

Шурочка, во время дѣловаго разговора молча сидѣвшая за піанино, вскочила и сдѣлала свое любимое движеніе, выражавшее, что въ ней много жизни.

– Ахъ, какъ чудесно! – воскликнула она. Подосеновъ только взглянулъ на Гончукова, какъ-то странно подмигнулъ ему, и объявивъ, что бѣжитъ за тройкой, исчезъ.

На другой день Родіонъ Андреевичъ, проснувшійся чрезвычайно поздно, съ головною болью и какимъ-то непріятнымъ ощущеніемъ во всемъ тѣлѣ, точно его провезли сто верстъ въ телѣгѣ по ухабамъ, опять лежалъ на диванѣ въ кабинетѣ, выпуская кольцами дымокъ сигары.

Онъ былъ сильно не въ духѣ. Загородный пикникъ не оставилъ въ немъ никакого пріятнаго впечатлѣнія. Онъ даже хорошенько не помнилъ, какъ и что именно тамъ происходило. Сидѣли они въ особомъ кабинетѣ, имъ подавали какой-то ужинъ, котораго, впрочемъ, никто не ѣлъ, такъ какъ всѣ были сыты отъ обѣда. Но бутылки все время передъ нимъ стояли, и онъ много пилъ. Ему всѣ подливали, точно нарочно хотѣли опоить его. Подосеновъ распоряжался. Наталья Семеновна и ея мужъ, кажется, порядочно клюкнули. Шурочка поминутно дѣлала движеніе, выражавшее, что въ ней много жизни. Потомъ появились цыгане. Потомъ онъ помнилъ только, что очень ослабѣлъ, и что Шурочка ему чрезвычайно нравилась. Должно быть, онъ былъ очень смѣшонъ. И все очень дорого стоило. Онъ не помнилъ, сколько взялъ съ собой денегъ, но привезъ назадъ очень мало. Послѣднее обстоятельство больше всего уязвляло Родіона Андреевича.

«Этотъ Подосеновъ прямо зловреденъ, – думалъ онъ, – съ нимъ опасно. Я теперь вижу, что это за человѣкъ: онъ прямо изъ бумажника вытащить можетъ».

Подосеновъ явился какъ разъ въ эту минуту, поздоровался съ необычайно серьезнымъ видомъ, и сѣлъ въ кресло прямо противъ хозяина. Глаза и все лицо его выражали укоризненную озабоченность.

– Хорошъ ты вчера быль, – произнесъ онъ наконецъ, въ упоръ и неодобрительно взглядывая на пріятеля.

– Знаю, что пьянъ быль; мнѣ нельзя пить, – сказалъ Гончуковъ.

– Да, по крайней мѣрѣ въ присутствіи молоденькой дѣвушки, – подтвердилъ Подосеновъ. – Ты оскорбилъ Шурочку.

– Чѣмъ же это я ее оскорбилъ? – переспросилъ Гончуковъ, нѣсколько даже смущаясь.

– Помилуй, ты съ ней такъ свободно обращался, точно она уже объявлена твоей невѣстой, – объяснилъ Подосеновъ. – Положимъ, мы были между своими, и все это не имѣетъ значенія, если твои намѣренія вполнѣ серьезны.

– Какія намѣренія? Съ чего ты взялъ? – воскликнулъ Родіонъ Андреевичъ хриплымъ со вчерашняго вечера голосомъ.

– Ну, полно, точно я не замѣчалъ. Я давно вижу, что Шурочка тебѣ сильно нравится, – сказалъ Подосеновъ. – Да она и не можетъ не нравиться. Въ этой дѣвушкѣ столько жизни…

Гончуковъ припомнилъ обычное движеніе Шурочки, и оно показалось ему теперь отвратительнымъ.

«Провались она съ своей жизнью», подумалъ онъ.

– Очень можетъ быть, только я совсѣмъ не собираюсь жениться, – сказалъ онъ вслухъ. Подосеновъ опрокинулся на спинку кресла.

– Не собираешься жениться? – повторилъ онъ. – Въ такомъ случаѣ, какъ же ты позволяешь себѣ такое обращеніе съ порядочной дѣвушкой?

– Какое обращеніе? – возразилъ съ раздраженіемъ Родіонъ Андреевичъ. – Если я былъ неприличенъ, то вамъ надо было уйти, а не заставлять меня пить.

– Ты долженъ былъ помнить, что находишься въ обществѣ дѣвушки, – настаивалъ Подосеновъ.

– А зачѣмъ же родители этой дѣвушки не сообразили, что ее не слѣдуетъ возить по рестораннымъ кабинетамъ? – защищался Гончуковъ.

– А-а, вотъ какъ ты разсуждаешь! – воскликнулъ Подосеновъ. – Въ такомъ случаѣ, нога моя больше у тебя не будетъ.

– И прекрасно, отлично.

– Что-о? Это ты такъ говоришь своему пріятелю, другу, который всего себя отдалъ тебѣ?

– Чтожъ, если ты Богъ знаетъ съ чѣмъ являешься ко мнѣ.

– Такъ-то? Это за все то, что я для тебя сдѣлалъ?

Подосеновъ вдругъ всталъ и принялся шарить по столу, ища сигаръ.

– Да тутъ пустой ящикъ; гдѣ же у тебя сигары? – спросилъ онъ, какъ ни въ чемъ не бывало.

– Ты же, вѣроятно, вчера въ карманы себѣ высыпалъ, – отвѣтилъ Гончуковъ. Подосеновъ замѣтилъ наконецъ на столѣ портсигаръ, вытащилъ оттуда «patentes» и закурилъ.

– Ну, а на сколько акцій ты подпишешься? – вдругъ перемѣнилъ онъ разговоръ.

– Ни на сколько, – отрѣзалъ Родіонъ Андреевичъ.

Подосеновъ пыхнулъ на него изъ сигары.

– Почему же это? Вѣдь ты далъ слово.

– И не думалъ. Я говорилъ, что симпатичная идея, и больше ничего, а участвовать въ дѣлѣ не буду.

– На какого же чорта намъ твои симпатіи?

– Этого я ужъ не знаю.

Подосеновъ опять пыхнулъ нѣсколько разъ дымомъ.

– Нѣтъ, я вижу, съ тобой каши не сварить, – сказалъ онъ. – Ты совсѣмъ не такой человѣкъ, какимъ я считалъ тебя.

– Чтожъ дѣлать.

– Нехорошо, крайне нехорошо. Ну, такъ вотъ, слушай, у меня къ тебѣ послѣдняя просьба. Мнѣ деньги до зарѣзу нужны, одолжи мнѣ взаймы двѣ тысячи.