Александр Секацкий - Миссия пролетариата

Тем не менее наступление на все пережитки гетерономии развивается успешно. Борьба за свободу, конечно же, в первую очередь выступает как истребление заставаемых внеэкономических форм принуждения: никаких ограничений не должно чиниться продавцам и покупателям товаров, в том числе и товару «рабочая сила»; никто не вправе конфисковывать этот товар. Другим естественным направлением этой борьбы оказывается борьба за минимизацию нетоварных отношений, конституирующих государство, – и это естественная реакция класса, осуществляющего свое бытие и свое господство посредством экономических законов, «укорененных» в человеческой природе.

С позиций либеральных мыслителей противостояние государству, отслеживание неотчуждаемых прав человека предстает как чистая и безупречно-нравственная деятельность во имя свободы, речь идет о привычном словосочетании «правозащитная деятельность». Но с точки зрения пролетариата, выражаемой историческим материализмом, правозащитная деятельность есть превращенная форма сущностной экспансии того класса, чье бытие основано на категорическом императиве экономического интереса, поэтому государство, сохраняющее и другой, «гетерогенный» интерес, неизменно оказывается под подозрением у буржуазии и не сразу становится идеальным инструментом ее господства. Так завершившийся к XXI веку переход к служебному государству знаменует решающий «успех» в деле ликвидации гетерономии, то есть государство теперь само себя воспринимает как наемного менеджера, легитимность которого основана на отчислениях налогоплательщиков. Не случайно, что основное обвинение сегодня звучит так: на что вы тратите мои деньги? – то есть оно сведено в принципе к матрице соотношений между продавцом-то-варопроизводителем и покупателем. Попутно, разумеется, торжествует и превращенная форма в виде успеха правозащитной деятельности, постепенной и последовательной демократизации тоталитарных режимов и тому подобных свидетельств или симптомов гомогенизации. Устойчивая (или, если угодно, отстойная) социальность уже достигла мифологизации, то есть возведения своей генеалогии к самой природе, в частности к природе человека [41]. То, что собственный прогресс или прогрессия как бы естественно трактуются в «общечеловеческих» терминах, не представляет собой какого-то особого случая, такова же и феодальная природа вещей или недавние сетования бедных, но гордых чеченцев, что сейчас наступили такие трудные времена, что не каждая семья может позволить себе раба – не прокормить… Господствующий класс вообще склонен рассматривать превращенные формы и попутные обстоятельства как свидетельства собственной укорененности в природе вещей.

Но для пролетариата товарно-денежные отношения отнюдь не обладают статусом естественного права, следовательно, и расширение этих отношений, поиск оптимума совсем не кажутся ему результатами борьбы за расширение прав личности. Да и государство, как верховный посредник торговли, как гарант справедливости сделок и страж священных прав частной собственности, вовсе не кажется революционному классу ни венцом справедливости, ни даже результатом минимизации зла. Скорее, его (пролетариата) точка зрения ближе к позиции военной аристократии в момент ее торжества над «брахманами», специалистами по словам: государство есть исключительно важное средство производства человеческого в человеке, эффективный инструмент, который в данный момент принадлежит эксплуататорскому классу (не нам), и, следовательно, он и настроен соответствующим образом.

В свое время этот инструмент был изъят у распорядителей ритуала и принципиально модифицирован, затем революционная буржуазия в свою очередь смогла отнять инструмент у потерявшей свое духовное основание элиты и учредить собственное государство. И вот теперь пролетариат, обретая классовое сознание, предъявляет свои права на главное орудие производства: осуществляя экспроприацию экспроприаторов, он не может позволить себе оставить государство в руках буржуазии. Конечно, тезис о диктатуре пролетариата как государстве нового типа представляется всем прихожанам храма мамоны апофеозом насилия и беззакония, но стенаниями о том, что дождь мокрый, революции не остановишь. Беззаконие, о котором говорят фетишисты правоведения, жрецы «взбесившихся знаков» (М. К. Петров), означает в действительности отказ рассматривать «устои общества», равно как и другие отчужденные продукты собственной деятельности, в качестве неизменных элементарных данных, явлений природы.

«В буржуазном обществе прошлое господствует над настоящим, в коммунистическом обществе – настоящее над прошлым» [42], – пишет Маркс. Государственность как таковая со всеми ее жестами священнодействия для пролетариата является таким же овеществленным, фетишизированным прошлым, как и другие формы омертвленного труда. Понятно, что революционному классу несвойственно испытывать какой-либо пиетет к подобным отложениям: даже если среди них есть и подлинные объективации духа, вставать перед ними на колени – не самая верная форма распредмечивания, и уж тем более недостойны пиетета разного рода правовые отложения, представляющие собой кормовую базу бюрократии. Как там у Маяковского:

Георг Лукач проницательно замечает: «Социальный смысл диктатуры пролетариата прежде всего в том, что у капиталистов отнимается это господство. Но вследствие этого для пролетариата, взятого как класс, объективно упраздняется обретшее самостоятельность определенное противостояние ему собственного труда. Когда пролетариат берет на себя командование как над уже опредмеченным, так и над актуально осуществляемым трудом, эта противоположность снимается, а вместе с ней – и противоречие между прошлым и настоящим» [43].

Деятельность распредмечивания, инициированная революцией или практикой в широком, то есть собственном смысле слова, фокусирует историю как творимую здесь и сейчас, а не как преднаходимую и давящую всем грузом прошлого. В этом вопросе добиться хоть какого-либо понимания со стражами устоявшейся Вселенной чрезвычайно трудно, ведь они осторожно переступают через расставленных повсюду кумиров, то и дело обвиняя в варварстве и невежестве действующий класс: «Как можно было разрушить Бастилию? Ведь это историческая реликвия! Как можно разогнать действующий парламент, ведь это незаконно! Как можно игнорировать мнение специалистов, ведь они прошли весь курс теории и поэтому точно знают, что является невозможным!»