П. Бунин - Иезуиты

– Служить Христу и Пресвятой Деве – вот задача его жизни!

Так решил Лопец, когда получил возможность встать с постели. Но эту службу он понимал так, как понимал ее всякий рыцарь. Рыцарь должен избрать себе даму сердца и служить ей. Игнатий Лопец из Лойолы избирает дамой сердца Пресвятую Деву Марию и будет служить ей, как рыцарь!

И Лопец немедленно привел свое решение в исполнение.

Правда, он, собственно, не знал, что будет делать. Он был слишком невежественен, чтобы стать проповедником и будущая деятельность рисовалась ему неясно. Но он знал твердо одно: жить как прежде он не будет.

Рано утром, когда все еще спали, он надел свои рыцарские доспехи, сел на мула и покинул свой дом. Пока он решил направиться к Монтесерратскому монастырю. Этот монастырь славился чудотворной иконой Богоматери, поэтому его и избрал Игнатий Лопец.

На пути в монастырь, Лопец остановился у часовни, построенной в честь Богоматери. Здесь он решил по правилам рыцарского кодекса посвятить себя Богородице. Одевшись в полные рыцарские доспехи, при наступлении ночи он встал на дежурство около часовни и так простоял всю ночь, читая молитвы и давая различные обеты «даме своего сердца».

Когда наступило утро, он прочитал последние молитвы, в качестве жертвы повесил свою шпагу на одну из колонн часовни, снял с себя дорогие доспехи и отдал их стоявшему недалеко нищему. Сам же в рубище отправился в монастырь.

Нельзя сказать, чтобы монахи приняли Игнатия Лопец особенно радушно. Бедный и оборванный странник совсем не был желанным гостем: он не мог сделать никакого вклада. После настойчивых просьб, наконец, монахи сжалились над Игнатием и приняли его.

Теперь трудно было бы узнать бывшего смелого офицера. Игнатий Лопец исключительно отдался молитве. С какой страстью он раньше предавался разгулу, с такою же теперь стал умерщвлять свою плоть. Он почти ничего не ел, ибо монашеский стол находил слишком роскошным. Под одеждой носил вериги. Спал на голой земле. Скоро монастырь ему стал казаться слишком шумным, отвлекающим от молитвы, и он стал искать уединения. Недалеко от монастыря в глухой местности оказалась пещера, которую Игнатий Лопец и избрал для себя в качестве жилья.

Изнурительный пост, молитва, постоянное уединение скоро довели отшельника до религиозного экстаза. Он стал думать, что находясь в постоянном общении с Богом, он может узнать великие тайны мира, которые ему одному открыты. Его обязанность – учить людей. Правда, он невежественен, но это не может служить препятствием, ибо чтобы быть проповедником Божественного откровения, не нужно быть ученым человеком. Под влиянием такого настроения он написал книгу «Духовные упражнения», в которой впервые формулировал свои воззрения. Эта книга впоследствии стала настольной для всех иезуитов. Впрочем, и сам автор был неплохого о ней мнения: он скромно полагал, что «при даже Евангелие становится излишним».

Скоро у Игнатия Лопец явилась мысль посетить святую землю, а потом заняться проповедью среди сарацин-мусульман. С одобрения монастырской братии в 1523 г., захватив с собой свои «Духовные упражнения», Игнатий Лопец, побираясь Христовым именем, отправился в далекое путешествие.

В 1523 году мы видим Игнатия уже в Риме, куда он прибыл в вербное воскресенье. Он удостоился даже получить вместе с другими богомольцами благословение папы Адриана VI. Пробираясь далее, он, наконец, достиг Венеции, где счастье ему улыбнулось. Игнатием заинтересовался один знатный испанец, герцог Андреа Гритти, который устроил ему бесплатный проезд.

Первого сентября Лойола был уже в Палестине, а четвертого прибыл в Иерусалим. Однако здесь Лойолу ждало разочарование. Он слишком упрощенно представлял себе задачу мессионера и думал, что благодаря пламенному красноречию ему не трудно будет обратить турок в христианство. Но тотчас обнаружилось полное невежество Лойолы, и по совету провинциала Францисканского ордена он решил вернуться обратно в Европу и оставить свою затею.

Неудача однако не ослабила энергии Лойолы. Для него не существовало препятствий. «Необходимо учиться? Буду учиться,» – решил он. И вот мы видим его в Барселоне в школе одного из лучших учителей. Правда, было странно видеть среди мальчиков 33-летнего Лойолу, но его это не смущало, и он стал усердно изучать латынь.

Два года он занимался. Трудно ему давалась наука, но все же благодаря необычайной энергии он подвигался вперед. В 1526 году Игнатий переселился в Алкалу и поступил в университет: он решил, что познаний его в латыни достаточно и что пора ему заняться философией и богословием.

Но занимаясь науками, он не упускал главной цели – борьбы с неверием. С этой целью он задумал устроить братство таких же, как и он, ревностных приверженцев церкви. Его пламенная проповедь имела успех, и около него стали собираться приверженцы. Это были три студента университета. Почти ежедневно можно было на улицах видеть людей, одетых в длинные, серые, из грубой материи, кафтаны, опоясанные веревкой. Они ходили босиком или в сандалиях, на голове носили шляпы конусообразной формы. Сначала было странно смотреть на этих людей, многие над ними смеялись. Но страстная проповедь скоро стала привлекать многих слушателей, среди которых стали появляться почитатели. В особенности сильное впечатление производили проповедники на женщин.

Две знатные дамы так были увлечены проповедями Лойолы, что решили раздать свое имущество, стать нищими и отправиться проповедывать. Их бегство из города всполошило власти, и в результате Игнатий Лойола оставил Алкалу и переселился в другой университетский город, в Саламанку. Но здесь он пробыл недолго и скоро перебрался в Париж.

Игнатию Лойоле было 37 лет, когда он явился в парижский университет, чтобы подвергнуться экзамену.

Но парижские профессора признали, что Лойола не имеет элементарных знаний для поступления в университет и отказали ему в приеме. Пришлось поступить в коллегию Монтэгю. Полтора года пробыл он здесь, а потом для изучения философии перешел в коллегию св. Варвары. После многих трудов он, наконец, в 1532 году добился звания бакалавра, а в следующем магистра.

Париж в то время был центром умственной жизни Западной Европы. Здесь более чем где-либо чувствовался тот подъем мысли, который характерен для эпохи реформации. Вера в старые догматы упала, пытливый ум не мирился с оковами, которые ему ставила католическая церковь. На почве новых исканий начинали складываться и новые верования. Лютер, Цвингли и другие представители новой жизни смело обличали папство и расшатывали старые устои.

И новая проповедь имела успех: ряды сторонников папства редели, и авторитету римского первосвященника наносились страшные удары. Мысль всякого искренне верующего католика не могла не прийти в смущение, и многие задумывались, что делать, чтобы предотвратить распад церкви.