Илья Березин - Под пальмою

Не очень-то оживленную картину представляла здесь глазам природа: голубое, чисто лазурное небо, кажется, так близко наклонилось над вами, что можно достать его рукой; раскаленный круг солнца не позволяет взглянуть в высоту и обливает трепещущим сиянием все предметы, дробясь на несметные снопы лучей; ярко-желтая песчаная степь как будто сливается с этими лучами, растягивая их в длинных струях песку, уложенных в правильные ряды пролетевшим вихрем; вдали виднеются пальмы, море и горы, но так прозрачно и подвижно в колыхающемся воздухе, что действительность более походит на мираж, отражение же морской скатерти лишь ослепляет более; тишина на всей степи самая глубокая, так что и голоса путников замирают в жгучих струях воздуха, а сыпучий песок скрадывает шум шагов. Все здесь оцепенение, покой; нигде живого существа не покажется, и путник одинокий радуется даже появлению скорпиона. Недаром персияне прозвали эту степь «Дашти-гермаус», насыщенная теплом. Зато уж если разгуляется степь, так берегитесь попасться в ее объятия: убийственный самум достигает и сюда, хотя не в полном разгаре, опустошает и переворачивает все в своем сокрушительном полете.

– Чарвадар! восклицаю я, томимый желанием что-нибудь вынести из этой пустыни, в которой все так однообразно и усыпительно.

– Приказывайте, сааб! отвечает лениво мой чарвадар, совсем было расположившийся на покой, под прикрытием дырявого плаща своего, обращенного теперь в шатер.

– Под каким деревом я лежу?

Пустее этого вопроса быть не могло, а между тем он пришелся очень по плечу моему собеседнику.

– Это, сааб, пальма, не простая пальма, а финиковая, хурма. Доложу вам, сааб, что деревьев этих много разного рода: холодная хурма, которая лучше и здоровее называется хастеви, бедрави, ашираси и кабкаб. Как будете, иншалла! (если угодно Богу!), в Багдаде, то попомните мое слово, когда станете кушать отличные финики хастеви. Похуже хурма – горячая, для здоровья вредная, называется хазнави, зайти, каитер, и еще много есть других названий: это все хурма для нашего брата бедняков. Но, вах, вах! есть здесь еще объеденье, а не хурма, по прозванью шире-хурма: это уж чисто для одних только саабов растет.

– Почему же и не для тебя?

– А вот если вы дадите мне что-нибудь сверх платы, так и я, сааб, по прибытии в Абушехр попробую вашей хурмы.

Остроумная придирка чарвадара к прибавке, без которой на Востоке ничего не происходит, возбудила веселость в моих армянах. В то же время раздался залп дикого хохота между персиянами, сидевшими в кружке у пальм, но здесь смех происходил от другой причины: два персиянина еще в Ширазе ломали друг с другом душку – у них также есть эта игра – и во всю дорогу не могли выиграть заклада: каждый раз слышен был ответ: «ядест» (помнится), как подавалась одним из споривших какая-нибудь вещь. На этом привале который-то из них принялся утверждать, что в песке находится золото, и в доказательство подал другому горсть песчинок: тот озарился так при слове золото, что и забыл произнести заветное: ядест. Все это объяснилось мне после.

– Вот вы, сааб, продолжал чарвадар, очевидно рассчитывавший на хорошую прибавку в Бендер-Бушире, и потому старавшийся поддержать разговор, – все расспрашиваете, да разузнаете, а вчера проехали мимо башни далегийской и не спросили, что такое тут происходило.

– Расскажи, если знаешь, только не привирай, а то ничего в Бушире не получишь.

– Нет уж лучше расспросите вашего приятеля мирзу Али: где мне рассказывать такие истории! Что я знаю, сааб! В нашей-то деревне ведь и сеидов даже нет.

Надобно знать, что Персия наполнена потомками Мухаммеда, которые носят титул сеидов и пользуются особенными правами. Каждое селение считает долгом иметь своего сеида, или, что еще лучше, нескольких сеидов.

– Вот, Касим, еще не персидского намаза, а ты уж грязь ешь. Я в год проехал весь Иран и, слава Аллаху! знаю, что не может быть у вас деревни без сеида.

– Известно оно должно бы так быть, а все-таки в нашей деревне сеида нет. Вот как-то возвеличилось правоверием целое гебрское селение, Гебробод, а сеида у них не было, публичное моление исполнять некому. Думали, думали нововозвеличенные, и ничего не придумали, а послали выбранных к имаму-джуме в Исфаган. – Так и так, говорят выборные имаму-джуме, у нас сеида нет. – «Ладно! отвечает им имам-джума: выберите четырех хорошеньких девушек, а я пришлю вам сеида; у которой-нибудь да родится мальчик, он и будет вам сеидом». Так и сбылось.

– Почему же ваша деревня не сделает по примеру гебров?

– У нас нет хорошеньких девушек.

Новый хохот моих служителей армян.

В это время я почувствовал как будто раскаленные угли на ногах у себя: взглянув на ноги, я увидел, что солнце успело подвинуться довольно далеко, и ствол пальмы бросал тень уже не на меня. Не желая испытать на себе правду персидского выражения: «беафтаб заден» (поражаться солнцем), я перебрался со всем имуществом подальше вправо, и вместе с тем понял заботливость персиян о тени, простирающуюся даже до того, что и желание здоровья они выражают фразою: да не уменьшится тень ваша!

С переселением на новое место, чарвадара я видеть уже не мог, и беседа наша прекратилась. Утомленный ночною бессонницею и дневным жаром, я мало-помалу забылся и даже совсем заснул, несмотря на то, что чувствовал, как в мое горло, вместо отрадного воздуха, течет растопленный свинец. Статься может, я проспал бы до самого отправления каравана, если бы пронзительный визг не потряс всех моих слуховых фибр; открыв глаза, я скоро постиг, что ссорятся персияне, которые всегда наделают много крику, а до кулаков не доберутся, и следовательно опасности никакой не может быть. На этот раз визгливый крик поднялся до неестественного дисканта; сыпались широким каскадом ругательные обращения к предкам, вроде таких: вытащу отца твоего, мать твою из гроба! сожгу отца твоего! проклятие на существо твое! и прочее. Все дело состояло в том, что прибыл еще караван, и какой-то персиянин, величавший себя ханом, хотел отбить у моих спутников место под пальмами. Уже свистели в воздухе и нагайки, руки врагов лежали на ручках пистолетов, но все окончилось благополучно, как и надо было ожидать: хан присоединился к моим спутникам, и все кое-как поместились под гостеприимною, но убогою тенью четырех или пяти пальм.

Приятель мой, как называл его чарвадар, мирза Али, вероятно не охотник до крупных объяснений, при самом начале стычки подошел ко мне с своим кальяном. Как человек, знающий приличие, он не замедлил отпустить мне несколько приветствий в то время, как и прибывшие чарвадары обращались к нашим с неизбежным на юге Персии возгласом при встрече на дороге: «агур башид» (будьте счастливы).

Читать дальше